Второй Ватиканский Собор

[Маричка]

В тоне. (это если не касаться даже содержания статьи)

"Папа Ратцингер", "доставая из закромов ватиканской ризницы старые литургические облачения..." etc.

[Гость rycerz]

Н-да, с церковным этикетом и титулатурой у г-на Юдина затруднения однако.

[boroda]

«Влияние не столько решений, сколько духа II Ватиканского Собора ...

Что-то давно об этом духе не слышали

[Гость rycerz]

Ещё услышите. Что было, то было - как хан мамай пронесся дух этот...

[Маричка]

Н-да, с церковным этикетом и титулатурой у г-на Юдина затруднения однако.

 

У господина Юдина с этим как раз все хорошо. (насколько можно судить) У госпожи писательницы-на-церковные-темы с этим плохо.

[Neta]

Ааа, очередной приступ сарказма...

Читаю коммент под статьей на фейсбуке: "Почему всегда так поверхностно судят об этом обновлении? Масса важнейших литургических моментов просто встала на свое место, очистилась от народных искажений и благоглупостей. Реформой занимались догматики и литургисты, а не маразматики и комсомольцы. Да, это был Тридентский собор!- можно смело сказать". (Надежда Селунская, историк)

[boroda]

Ещё услышите. Что было, то было - как хан мамай пронесся дух этот...

Так это было. Раньше. Где-то с середины нулевых не слышал выражения "дух II Ватиканского Собора" в положительном ключе. а только как насмешку

[Маричка]

Ааа, очередной приступ сарказма...

То не сарказм, то печаль.

Читаю коммент под статьей на фейсбуке: "Почему всегда так поверхностно судят об этом обновлении? Масса важнейших литургических моментов просто встала на свое место, очистилась от народных искажений и благоглупостей. Реформой занимались догматики и литургисты, а не маразматики и комсомольцы. Да, это был Тридентский собор!- можно смело сказать". (Надежда Селунская, историк)

Тоже так считаешь?

[Гость rycerz]

"Почему всегда так поверхностно судят об этом обновлении? Масса важнейших литургических моментов просто встала на свое место, очистилась от народных искажений и благоглупостей. Реформой занимались догматики и литургисты, а не маразматики и комсомольцы. Да, это был Тридентский собор!- можно смело сказать". (Надежда Селунская, историк)

 

Лютер тоже был доктор богословия, так что это не оправдание пособорных реформ. И традиционную мессу не бабки деревенские кодифицировали, не могло там быть "народных искажений".

[Маричка]

Лютер тоже был доктор богословия, так что это не оправдание пособорных реформ. И традиционную мессу не бабки деревенские кодифицировали, не могло там быть "народных искажений".

 

Ну как же это не могло? Ведь историк же ясно написала. Очистилась, стало быть. Рыцарь, Вы что, противник науки, а может быть Вы вообще мракобес и душитель свободы, не будем об этом говорить громко?

[Гость rycerz]

Да мало ли идиотов имеют диплом историка. Некоторые мои однокурсники такие тупицы были...

[filia_Hevae]

Занятно, что Церковь порицают одновременно за то, что она противится обновлению, и за то, что она обновляется. Зачастую одни и те же люди

[Marishkin]

Это, возможно, оффтоп, но борьба с "народными искажениями" у нас ведётся несколько странно. С одной стороны, все попытки вовлечь сакральное в реальную культуру быта (или наборот, сакрализовать быт) явно или подспудно маркируются как магизм, унижаются и отвергаются, что приводит к выхолащиванию веры, к тому, что христианином быть попросту неинтересно. Имхо эта печалька не только в католичестве происходит, это следствие определённой инерции общественного мышления. Но такая большая и сильная традиция, как католичество, могла бы и посопротивляться.

С другой стороны, многие элементы именно народной культуры (например, песни на национальном языке) были введены в литургический контекст, причём "сверху" и безальтернативно. То есть стоишь на торжественной Мессе, слушаешь песню, под которую процессия с епископом входит в алтарь, и не знаешь, куда деваться - то ли уши заткнуть, то ли глаза закрыть . И многие богословские вопросы понимаются на таком уровне, народно-поэтическом. Уж не знаю, как это связано.

[Neta]

То filia_Haeve: Надо же как-то выпендриться.

[Oleg-Michael]

Что за пакость?

 

Спасибо, Маричка - вы в трех словах выразили то, на что у меня бы ушел не один час, потраченный на опровержения...

[Гость rycerz]

Занятно, что Церковь порицают одновременно за то, что она противится обновлению, и за то, что она обновляется. Зачастую одни и те же люди

 

В правление Бенедикта XVI Юдин пытается держать нос по ветру, скорчить из себя консерватора, да модернисткая сучность выпирает...

[Amtaro]

 

В правление Бенедикта XVI Юдин пытается держать нос по ветру, скорчить из себя консерватора, да модернисткая сучность выпирает...

У нас на форуме так не выражаются. Предупреждение.

[Amtaro]

Неплохая статья, сдержанная, хотя написана несколько по-журналистски.

[Neta]

[Amtaro]

Второй Ватиканский собор это как ленинский коммунистический субботник. Обязательности нет, но поди попробуй не выполни.

[Володимир]

Обновление (aggiornamento) церковной жизни, отвечающее требованиям и знамениям времени, - главная цель II Ватиканского Собора, созванного Папой Иоанном XXIII и состоявшегося в 1962 - 1965 г.г. Отцы Сбора очень быстро пришли ко мнению, что достижение поставленной цели возможно только благодаря развитию экклезиологии и самосознания Церкви. Это привело к определению главного вопроса Собора: “Ecclesia: Quid dicis de te ipsa?” - “Церковь: Что говоришь о себе самой?” Папа Павел VI, 29 сентября 1963 г., открывая вторую сессию Собора, определил четыре главные задачи этого церковного форума: развитие самосознания Церкви, церковная реформа, единство христиан и диалог с окружающим миром. То есть Отцы Собора осознали, что рядом с “aggiornamento” должно быть и “approfondimento”, то есть углубление познания самой Церкви и ее жизни. Решая эти задачи, Собор, под водительством Святого Духа, исходя из Откровения, Предания и Учительства Церкви, сделал семимильный шаг вперед; шире и глубже показал и раскрыл сложную божественно-человеческую сущность Церкви и ее миссию в современном мире. Таким образом II Ватиканский Собор стал как бы новой весной Церкви, а она сама вошла в новую фазу своей верности универсальной миссии Христа.

 

“Вырастающий” из потрясающих событий ХХ века и в то же время свободный от них, новый и вместе с тем глубоко укорененный в предшествующем опыте и истории Церкви, Собор, можно сказать, становится для католической Церкви “новой весной христианской жизни”.

 

Иоанн Павел II

 

Тот, кто исповедует свою принадлежность Христу и старается быть послушным Крестному Слову, явлению Духа и Силы (1 Кор 2,4), должен спрашивать себя, каков он; вновь и вновь открывать, обдумывать, оценивать Тайну; его обращение должно быть непрестанным. Католическая Церковь благодаря Собору создала основу для того, чтобы все это осуществить: прислушавшись к Слову Божию, она вновь подтвердила свое призвание к святости; провела реформу литургии, источника и вершины церковной жизни; дала импульс обновлению многих сторон своего существования; стала активно содействовать возрастанию различных христианских призваний; вновь открыла коллегиальность епископов и с учетом этого рассмотрела вопрос о миссии Епископа Рима и его служении единству ради укрепления полного и зримого единства. Она стала открытой другим христианам, не христианским религиям, рассмотрела вопрос о значении Ветхого Союза-Завета и Израиля, о достоинстве личной совести, о религиозной свободе, о многочисленных культурных традициях, в рамках которых она осуществляет свои миссионерские полномочия. Это наследие Собора заслуживает того, чтобы быть доступным всем.

 

Его следует передавать другим и обдумывать, потому что в нем отражается лик католической Церкви, ее постоянное усилие следовать воле ее Господа. Его нужно познавать, потому что в нашу эпоху и на заре нового тысячелетия процесс рецепции Собора – это путь, которым католическая Церковь проходит, чтобы стремиться к тому единству, которое всем христианам надлежало бы демонстрировать перед лицом мира (для совершенствования этого единства нет предела). Собор заслуживает того, чтобы его деяния были известны, потому что для других христиан он может быть полезен как средство, с помощью которого они могут констатировать в наши дни прозрачность и верность католической Церкви воле Собора и его стремлению идти дальше и за пределы условностей, расстояний, нелюбви, нагроможденных историей между христианами. Собор следовало бы принять всем – за ту расположенность к диалогу, которой он проникнут и которая связана с христианской истиной о человеке, содержащейся в его деяниях. Диалог, как на уровне отдельной личности, так и на уровне всякого человеческого сообщества, является жизненным импульсом, неизбежно вызывающим взаимность, стремление к примирению, свободный и плодотворный обмен дарами.

 

Эдвард Идрис Кардинал Кассиди

Изменено 4 февраля, 2022 пользователем Неактивный аккаунт

[Neta]

Обращение Папы Бенедикта XVI - 14 февраля 2013 (видео выше в сокращенном варианте)

 

Для меня является особым даром Провидения, что, прежде чем оставить служение Петра, я могу еще раз увидеть своё духовенство, духовенство Рима. Это всегда большая радость видеть живую Церковь, видеть, как живёт Церковь в Риме; здесь есть пастыри, которые ведут стадо Господне в духе Пастыреначальника. Это духовенство истинно Католическое, вселенское, в соответствии с сущностью Римской Церкви: нести в себе вселенскость, кафоличность всех народов, всех рас, всех культур. В то же время я очень благодарен генеральному викарию, который помогает пробудить, заново открыть призвания в самом Риме, потому что, если Рим, с одной стороны, должен быть городом вселенскости, он также должен быть и городом с сильной и крепкой верой, из которой также рождаются призвания. И я убежден, что с помощью Господа мы можем найти призвания, которые Он Сам даёт нам, мы можем направить их, помочь им созреть, чтобы они служили трудам в винограднике Господа.

 

Сегодня вы исповедовали Символ Веры перед гробом святого Петра: в Год Веры это кажется мне самым уместным актом, может быть, необходимым, чтобы духовенство Рима собралось вокруг гроба апостола, которому Господь сказал: «Тебе вверяю Церковь Мою. На тебе создам Церковь Мою» (ср. Мф 16:18-19). Перед Господом вместе с Петром вы исповедали: Ты Христос, Сын Бога Живого (Мф. 16:16). Так растет Церковь: вместе с Петром, исповедуя Христа, следуя за Христом. И мы делаем это всегда. Я очень благодарен за ваши молитвы, которые я почувствовал, как я сказал в среду – почти осязаемо. И хотя я собираюсь уйти на покой, я остаюсь рядом со всеми вами в молитве, и я уверен, что вы тоже будете рядом со мной, даже если я буду скрыт от мира.

 

На сегодняшний день, учитывая условия, вызванные моим возрастом, я не был в состоянии подготовить длинную речь, как можно было бы ожидать; но скорее я подготовил несколько мыслей о Втором Ватиканском Соборе, каким я его видел. Начну с одного случая: в 1959 году я был назначен профессором Боннского университета, среди студентов которого были семинаристы Кельнской епархии и других епархий в этом районе. Так я познакомился с кардиналом-архиепископом Кёльна, кардиналом Фрингсом. Кардинал Генуи Сири в 1961 году, если я правильно помню, организовал серию лекций о Соборе, прочитанных различными европейскими кардиналами, и он пригласил архиепископа Кельна прочитать одну из них, озаглавленную: Собор и мышление современного мира.

 

Кардинал попросил меня, самого молодого из профессоров, написать для него черновик. Ему понравился черновик, и он передал людям в Генуе текст в том виде, в каком я его написал. Вскоре после этого папа Иоанн пригласил его к себе, и кардинал забеспокоился, не сказал ли он что-нибудь неправильное, что-нибудь ложное и что его вызывают для того чтобы отчитать, может быть, даже для лишения кардинальского звания. Действительно, когда его секретарь облачал его для аудиенции, кардинал сказал: «Возможно, сейчас я ношу эти одежды в последний раз». Затем он вошел, Папа Иоанн вышел ему навстречу, обнял его и сказал: «Спасибо, Ваше Высокопреосвященство, вы сказали то самое, что я и сам хотел сказать, но не находил слов». <смех> Итак, кардинал знал, что он на правильном пути, и пригласил меня пойти с ним на Собор, во-первых, в качестве его личного советника; а затем, во время первой сессии — кажется, это было в ноябре 1962 года — я также был назначен официальным перитом Собора [перит [peritus] — богослов, присутствующий на вселенском соборе в качестве советника. - прим.перев].

 

Так что мы отправились на Собор не просто с радостью, а с воодушевлением. Было невероятное чувство ожидания. Мы надеялись, что всё обновится, что действительно будет новая Пятидесятница, новая эра Церкви, потому что в то время Церковь была еще достаточно сильна – посещение воскресных богослужений ещё держалось на хорошем уровне, призвания в священство и в монашество жизни уже начали снижаться но их было всё ещё достаточно. Однако было ощущение, что Церковь не движется вперед, что она клонится к упадку, что она выглядит чем-то из прошлого, а не глашатаем будущего. И в тот момент мы надеялись, что такое отношение возобновится, что оно изменится; чтобы Церковь снова могла быть силой завтрашнего дня и силой дня сегодняшнего. И мы знали, что отношения между Церковью и современным периодом с самого начала были слегка натянутыми, начиная с ошибки Церкви в случае с Галилео Галилеем; мы стремились исправить это ошибочное начало и заново открыть союз между Церковью и лучшими силами этого мира, чтобы открыть будущее для человечества, открыть истинный прогресс.

 

Таким образом, мы были полны надежд, полны энтузиазма, а также стремились сыграть свою роль в этом процессе. Я помню, что Римский Синод считался негативной моделью. Говорили — не знаю, правда ли это, — что в базилике св. Иоанна зачитали подготовленные тексты, и что члены Синода приветствовали их, одобряли аплодисментами, и что Синод состоял именно в этом. Епископы сказали: нет, не будем этого делать. Мы епископы, мы сами субъекты Синода; мы хотим не просто одобрить уже сказанное, но сами хотим быть субъектами, действующими лицами Собора. Так и кардинал Фрингс, прославившийся своей абсолютной верностью – почти до щепетильности – Святому Отцу, сказал в данном случае: мы здесь в другой роли. Папа созвал нас вместе, чтобы мы были отцами, были Вселенским Собором, теми, кто обновляет Церковь. Итак, мы хотим взять на себя эту новую роль.

 

Впервые такое отношение было продемонстрировано в первый же день. В программе этого первого дня были выборы комиссий, и списки имен были подготовлены, как предполагалось, беспристрастным образом, и эти списки были представлены на голосование. Но отцы сразу сказали: нет, мы не хотим просто голосовать по заранее подготовленным спискам. Мы субъект. Поэтому выборы пришлось отложить, потому что Отцы сами хотели начать знакомиться, хотели сами составить списки. Кардинал Лиенар из Лилля и кардинал Фрингс из Кёльна публично заявили: нет, не так. Мы хотим составить свои собственные списки и избрать своих кандидатов. Это был не революционный акт, а акт совести, акт ответственности со стороны Отцов Собора.

 

Так начался интенсивный период активного знакомства с нашими коллегами, что произошло не случайно. В Collegio dell’Anima, где я остановился, у нас было много визитов: кардинал Фрингс был очень известен, и мы повидались с кардиналами со всего мира. Я хорошо помню высокую худощавую фигуру монсеньора Эчегарэ, секретаря Французской Конференции Епископов, помню встречи с кардиналами и т. д. И это продолжалось на протяжении всего Собора: небольшие встречи с коллегами из других стран. Так я познакомился с такими великими личностями, как отец де Любак, Даниэлу, Конгар и так далее. Мы познакомились с разными епископами; Я особенно помню епископа Страсбургского Эльчингера и так далее. И это уже был опыт вселенскости Церкви и конкретной реальности Церкви, которая не просто получает указания сверху, но возрастает вместе и движется вперед, всегда под руководством — естественно — Преемника Петра.

 

Все, как я уже сказал, пришли с большими ожиданиями; Собора такого масштаба никогда не было, но не все знали, что делать. Наиболее подготовленными, скажем так, с самыми ясными идеями были французский, немецкий, бельгийский и голландский епископаты, так называемый «Рейнский союз». И в первой части Собора именно они указывали путь; затем деятельность быстро расширялась, и каждый более и более принимал участие в деятельности Собора. У французов и немцев были общие интересы, хотя и с совершенно разными нюансами. Первым, первоначальным, простым — или кажущимся простым — намерением была реформа литургии, начатая Пием XII, который уже реформировал литургию Страстной Недели; второй была экклезиология; третьим было слово Божие, откровение; и, наконец, экуменизм. Французы в гораздо большей степени, чем немцы, также были заинтересованы в изучении вопроса об отношениях между Церковью и миром.

 

Начнем с первой темы. После Первой мировой войны Центральная и Западная Европа стали свидетелями роста литургического движения, нового открытия богатства и глубины литургии, которая до тех пор оставалась, так сказать, заключенной в Римском Миссале священника, в то время как народ молился собственными молитвенниками, составленными в соответствии с народным благочестием, стремясь перевести высокое содержание, возвышенный язык классической литургии в более эмоциональные слова, которые были ближе к сердцу народа. Но это было как бы две параллельные литургии: священник с алтарниками, служившие Мессу по Миссалу, и миряне, молившиеся во время Мессы по своим молитвенникам, при этом, в общих чертах зная, что происходило на алтаре. Но теперь вновь открылась красота, глубина, историческое, человеческое и духовное богатство Миссала, и стало ясно, что народ должен присутствовать не просто в лице представителя, молодого министранта, говорящего: «Et cum spiritu tuo» [И со духом твоим - прим.перев.] и т. д., но что действительно должен быть диалог между священником и народом: по истине, литургия алтаря и литургия народа должны составлять одну единую литургию, активное участие, такое, чтобы богатство литургии достигало людей. Таким образом, литургия была заново открыта и обновлена.

 

Теперь, оглядываясь назад, я нахожу, что начать с литургии было очень хорошей идеей, потому что таким образом могло проявиться первенство Бога, первенство поклонения. «Operi Dei nihil praeponatur» [Делу Божию ничто не должно предпочитать. - прим.перев]: эта фраза из Правил св. Бенедикта (ср. 43:3) стала, таким образом, высшим правилом Собора. Некоторые высказывали критику, что Собор говорил о многих вещах, но не о Боге. Он говорил о Боге! И первое, что он делал, это сущностно говорил о Боге и открывал весь народ, весь святой народ Божий, для поклонения Богу, в общем совершении литургии Тела и Крови Христовых. В этом смысле, помимо практических факторов, намекавших, что не стоит начинать сразу со спорных тем, было, скажем так, поистине деянием Провидения то, что началом Собора была тема литургии, Бога, поклонения. Здесь и сейчас я не намерен вдаваться в подробности дискуссии, но стоит, помимо практических результатов, вернуться к самому Собору, к его глубине и его сущностным идеям.

 

Я бы сказал, что их было несколько: прежде всего, Пасхальная Тайна как центр того, что значит быть христианином, а, следовательно, и христианской жизни, христианского хода времени, христианской смены сезонов, выраженных в Пасхе и воскресном дне, который всегда есть день Воскресения. Снова и снова мы начинаем своё время с Воскресения, нашей встречи с Воскресшим, и после этой встречи с Воскресшим мы идём в мир. В этом смысле жаль, что сегодня воскресенье превратилось в конец недели, хотя на самом деле это первый день, это начало; мы должны помнить об этом: это начало, начало Творения и начало нового Творения в Церкви, это встреча с Творцом и с Воскресшим Христом. Важно это двойное содержание воскресенья: это первый день, то есть праздник Творения, мы стоим на основании Творения, мы верим в Бога-Творца; и это встреча с Воскресшим, обновляющим Творение; его истинная цель — создать мир, который будет ответом на любовь Бога.

 

Затем были следующие принципы: понятность, вместо того, чтобы быть запертыми в рамках незнакомого языка, на котором уже не говорят, а также активное участие. К сожалению, эти принципы также были неправильно поняты. Понятность не означает банальности, потому что великие тексты литургии — даже когда они, слава Богу, произносятся на нашем разговорном языке — понять нелегко, они требуют постоянного образования со стороны христианина, если он хочет расти и всё глубже входить в тайну и таким образом достигать понимания. А также слово Божие — когда я думаю о ежедневной последовательности чтений Ветхого Завета и о посланиях Павла, Евангелиях: кто может сказать, что он понимает их сразу, просто потому, что используется родной язык? Только постоянная формация сердец и умов может действительно породить понятность и активное участие, что есть нечто большее, чем внешнее действие, но, скорее, вхождение человека, всего моего существа в общение Церкви и, таким образом, в общение со Христом.

 

А теперь вторая тема: Церковь. Мы знаем, что Первый Ватиканский Собор был прерван из-за франко-прусской войны и поэтому остался несколько односторонним, незавершённым, потому что учение о первенстве, определенное, слава Богу, в тот исторический для Церкви момент, и очень необходимое для последующего периода — было всего лишь отдельным элементом в более широкой экклезиологии, уже увиденной и подготовленной. Так что у нас остался фрагмент. И можно сказать, что пока это остается фрагментом, мы будем склонны к одностороннему видению, где Церковь будет состоять лишь из принципа первенства.

 

Таким образом, с самого начала целью было завершить экклезиологию I Ватиканского Собора ради полноты экклезиологии. И это казалось своевременным, потому что после Первой мировой войны чувство Церкви возродилось по-новому. Как сказал Романо Гуардини: «Церковь начинает вновь пробуждаться в душах людей», а протестантский епископ говорил об «эре Церкви». Прежде всего, произошло повторное открытие концепции, которую также предвидел I Ватиканский Собор, а именно концепции Мистического Тела Христа. Люди начинали понимать, что Церковь — это не просто организация, что-то структурированное, юридическое, институциональное — хотя и это тоже, — а скорее организм, живая реальность, которая проникает в мою душу так, что я сам, своей верующей душой, являюсь строительным кирпичиком Церкви как таковой. В этом смысле Пий XII написал энциклику Mystici Corporis Christi как шаг к завершению экклезиологии I Ватиканского Собора.

[Neta]

Я бы сказал, что богословская дискуссия в 1930-х и 1940-х, даже в 1920-х годах целиком велась под сенью Mystici Corporis. Это было открытие, принёсшее столько радости в то время, и в этом контексте возникла формула: Мы – Церковь, Церковь – не структура; мы, христиане, все вместе, мы все живое тело Церкви. И естественно, это достигается в том смысле, что мы, истинное «мы» верующих, вместе с «Я» Христа — и есть Церковь; каждый из нас, а не отдельное «мы» как небольшая группа, именующая сама себя Церковью. Нет: это «мы — Церковь» требует, чтобы я занял своё место в великом «мы» верующих всех времен и мест.

 

Поэтому первоначальная идея заключалась в том, чтобы завершить экклезиологию теологически, но также и структурно, то есть: помимо преемственности служения Петра и его уникальной функции, более чётко определить также функцию епископов, корпуса епископов. И для этого было принято слово «коллегиальность», слово, о котором много говорили, иногда, я бы сказал, язвительно, а также в несколько преувеличенных выражениях. Но это слово — возможно, можно было найти и другое, но это слово тоже сработало — выражало тот факт, что епископы в совокупности являются продолжением Двенадцати, корпуса Апостолов.

 

Мы сказали: только один епископ, епископ Римский, является преемником конкретного апостола, а именно Петра. Все остальные становятся преемниками апостолов, входя в тот корпус, который является продолжением корпуса апостолов. Следовательно, корпус епископов, коллегия, является продолжением корпуса Двенадцати, и, таким образом, он имеет свою внутреннюю необходимость, свою функцию, свои права и обязанности. Многим это казалось борьбой за власть, и, может быть, некоторые и думали о своей власти, но по существу речь шла не о власти, а о взаимодополняемости различных элементов и о полноте тела Церкви с епископами — преемниками апостолов — как структурных элементов; и каждый из них является структурным элементом Церкви внутри этого великого тела.

 

Это были, скажем так, два основных элемента – а между тем, в поисках полного богословского видения экклезиологии, после 1940-х, в 1950-х годах, возникла определенная критика концепции Тела Христова: слово «мистический» считалось слишком духовным, слишком исключительным; Затем на сцену вышла концепция «Народа Божьего». Собор правильно принял этот элемент, который у Отцов рассматривается как выражение преемственности между Ветхим и Новым Заветами. В тексте Нового Завета словосочетание Laos tou Theou, соответствующее ветхозаветным текстам, означает — только с двумя исключениями, я полагаю — древний Народ Божий, евреев, которые среди народов мира, гоим, являются "собственно” «Народом Божьим». Другие, мы, язычники, сами по себе не Народ Божий: мы становимся сыновьями Авраама и, таким образом, Народом Божьим, вступая в общение со Христом, единым семенем Авраама. Вступая в общение с Ним, становясь с Ним единым целым, мы тоже становимся Народом Божьим.

 

Одним словом: понятие «Народ Божий» предполагает преемственность Заветов, преемственность Божьего замысла в истории с миром, с человечеством, но предполагает и христологический элемент. Только через христологию мы становимся Народом Божьим, и таким образом соединяются два понятия. Собор решил разработать тринитарную экклезиологию: Народ Бога Отца, Тело Христово, Храм Святого Духа.

Но только после Собора выявился элемент — который можно найти, хотя и скрытым образом, и в самом Соборе — а именно: связь между Народом Божиим и Телом Христовым есть именно единство [communione] со Христом в евхаристическом общении. [Папа Бенедикт обыгрывает многозначность латинского термина communio (и соответствующих слов в западных языках): единство, общение, сопричастность, Святое Причастие, общность и т.д.

 

В переводе мы использовали наиболее уместные по контексту русские слова, указав все случаи, где Папа, произносивший данную речь на итальянском, использовал слово communione. - прим.перев.]Вот где мы становимся Телом Христовым: отношения между Народом Божьим и Телом Христовым создают новую реальность – сопричастность [communione]. После Собора стало ясно, я бы сказал, что Собор действительно открыл и указал на это понятие: сопричастность [communione] как центральное понятие. Я бы сказал, что филологически оно еще не было вполне развито на Соборе, но именно в результате Собора концепция общения/причастия [communione] всё более и более становилась выражением сущности Церкви, общения [communione] в разных его измерениях: единение [communione] с Тринитарным Богом, который сам есть общение [communione] между Отцом, Сыном и Святым Духом, сакраментальное общение в Евхаристии [communione] и конкретное единство [communione] в епископате и в жизни Церкви.

 

Еще более горячо обсуждалась проблема Откровения. На карту здесь была поставлена ??связь между Писанием и Преданием, и именно экзегеты больше всего стремились к большей свободе; они чувствовали себя несколько — скажем так — в более низком положении по отношению к протестантам, которые делали великие открытия, в то время как католики чувствовали себя несколько «ограниченными» из-за необходимости подчиняться Магистериуму. Так что здесь разыгралась вполне конкретная борьба: какой степенью свободы обладают экзегеты? Как правильно читать Писание? В чём смысл Традиции? Это была многогранная борьба, в которую я не могу сейчас вдаваться, но главное, безусловно, то, что Писание есть слово Божие и что Церковь зависит от Писания, Церковь повинуется слову Божию и не стоит над Писанием. Но в то же время Писание есть Писание только потому, что есть живая Церковь, её живой субъект; без живого субъекта Церкви Писание есть только книга, открытая для различных толкований и лишённая окончательной ясности.

 

Эта битва, как я уже сказал, была трудной, и вмешательство Папы Павла VI оказалось решающим. Это вмешательство показывает всю деликатность отца, его ответственность за успехи Собора, но также и его большое уважение к Собору. Возникло представление, что Писание содержит полноту; всё можно найти там; следовательно, в Традиции нет нужды, и поэтому Магистериуму нечего сказать. В этот момент Папа передал Собору, я полагаю, четырнадцать вариантов фразы, которая должна была быть вставлена ??в текст об Откровении, и он дал нам, Отцам Собора, свободу выбрать один из четырнадцати вариантов, но он сказал, что для того чтобы завершить текст, один из них выбрать необходимо. Я более или менее помню вариант «non omnis certitudo de veritatibus fidei potest sumi ex Sacra Scriptura», иными словами, уверенность Церкви в своей вере не рождается только из отдельной книги, и нуждается в самой Церкви как субъекте, просвещённой и ведомой Святым Духом.

 

Только тогда Писание говорит со всем своим авторитетом. Эта фраза, которую мы выбрали в Комиссии по Доктрине из четырнадцати вариантов, является решающей, я бы сказал, для того, чтобы показать абсолютную необходимость Церкви и, таким образом, понять смысл Предания, живого тела, в котором это Слово черпает жизнь с самого начала и от которого оно получает свой свет, в котором оно родилось. Факт канона Писания есть уже церковный факт: то, что эти тексты есть Писание, является результатом озарения Церкви, которая открыла в себе этот канон Писания; она его открыла, а не создала; и всегда и только в этом общении живой Церкви можно действительно понимать и читать Писание, как Слово Божие, как Слово, которое ведёт нас в жизни и в смерти.

 

Как я уже сказал, это были довольно трудные дебаты, но благодаря Папе и, можно сказать, благодаря свету Святого Духа, присутствовавшего на Соборе, появился документ, который является одним из лучших и наиболее инновационных документов всего Собора, и который еще нуждается в более глубоком изучении. Потому что и сегодня экзегетика имеет тенденцию читать Писание отдельно от Церкви, отдельно от веры, только в так называемом духе историко-критического метода, метода важного, но никогда не способного предложить решения с окончательной уверенностью. Только если мы верим, что это не человеческие слова, а слова Божии, и только если есть тот живой субъект, которому Бог говорил и говорит, мы можем правильно истолковывать Священное Писание. И здесь — как я сказал в предисловии к моей книге об Иисусе (см. первую часть) — многое еще предстоит сделать, чтобы прийти к толкованию, действительно соответствующему духу Собора. Здесь реализация Собора еще не завершена, предстоит сделать еще больше.

 

Наконец, экуменизм. Я не хочу сейчас вдаваться в эти проблемы, но было очевидно — особенно после «страстей», пережитых христианами в эпоху нацизма, — что христиане могут найти единство или, по крайней мере, искать единства, но было также ясно, что только Бог может единство даровать. И мы до сих пор идём по этому пути. Теперь, этими темами, «Рейнский союз» завершил свою работу.

 

Вторая стадия Собора была гораздо более обширной. С большой остротой встал вопрос о сегодняшнем мире, современности и Церкви; а вместе с этим вопросы ответственности за созидание этого мира, общества, ответственность за будущее этого мира и эсхатологическую надежду, этическую ответственность христиан и где мы ищем руководства; а затем вопрос религиозной свободы, прогресса и отношения с другими религиями. В этот момент в дискуссию действительно вступили все стороны Собора, а не только Америка, Соединенные Штаты с их сильным интересом к свободе вероисповедания.

 

На третьей сессии американцы сказали Папе: мы не можем вернуться домой, не принеся декларацию о свободе вероисповедания, принятую Собором. Однако у Папы хватило твердости, решимости и терпения перенести рассмотрение текста на четвертую сессию ради более глубокого распознания и более полного согласия отцов Собора. Я имею в виду: не только американцы усиленно включились в работу Собора, но и Латинская Америка, хорошо сознавая крайнюю нищету своего народа на католическом континенте, и ответственность веры за положение этих людей. Точно так же Африка и Азия увидели необходимость межрелигиозного диалога; возникли проблемы, которых мы, немцы, — должен признаться, — не предвидели. Я не могу сейчас описать всё это.

 

Великий документ Gaudium et Spes очень хорошо рассмотрел вопрос христианской эсхатологии и мирского прогресса, а также вопрос ответственности за общество будущего и ответственности христиан перед вечностью, и таким образом обновил христианскую этику, основания этики. Но – можно сказать, неожиданно – наряду с этим великим документом возник другой документ, который более целостным и более конкретным образом ответил на вызовы времени, и это была Декларация Nostra Aetate.

 

С самого начала на Соборе присутствовали наши еврейские друзья, и они сказали, в первую очередь нам, немцам, но не только нам, что после трагических событий нацистского периода, нацистского десятилетия Католическая Церковь должна что-то сказать о Ветхом Завете, о еврейском народе. Они сказали: даже если ясно, что Католическая Церковь не несет ответственности за Холокост, то в большинстве своём эти преступления совершали христиане; нужно углубить и обновить христианское осознание этого факта, хотя мы прекрасно знаем, что истинные верующие всегда сопротивлялись этому.

 

Таким образом, было ясно, что наши отношения с миром древнего Народа Божия должны стать предметом осмысления. Понятно, что арабские страны — епископы арабских стран — были недовольны этим: они опасались некоторого восхваления государства Израиль, чего они, естественно, не желали. Они сказали: хорошо, истинно богословское высказывание о еврейском народе — это хорошо, оно необходимо, но если вы говорите об этом, говорите и об исламе; только тогда будет равновесие; Ислам также является большим вызовом, и Церковь также должна прояснить свои отношения с исламом. Это было то, что мы в то время мало понимали: немного, но не очень. Сегодня мы знаем, насколько это было необходимо.

 

Когда мы начали работать над темой ислама, нам сказали, что есть и другие мировые религии: вся Азия! Подумайте о буддизме, индуизме... И вот, вместо первоначально задуманной декларации, касающейся только Народа Божия в Ветхом Завете, был создан текст о межрелигиозном диалоге, предвосхищающий то, что всего через 30 лет будет продемонстрировано во всей своей интенсивности и значимости. Я не могу сейчас входить в эту тему, но если прочитать текст, то видно, что он очень плотный и действительно подготовлен людьми, знакомыми с реальностью, и кратко, в нескольких словах указывает на самое существенное. Точно так же он указывает на основу диалога, в различии, в разнообразии, в вере, на уникальность Христа, Который един, и верующий не может думать, что все религии — это вариации на одну тему. Нет, есть одна реальность живого Бога, Который говорил, и есть один Бог, один воплотившийся Бог, таким образом, есть лишь одно слово Божие, которое по истине Божие Слово. Но есть религиозный опыт, отражающий некий свет, которым человек обладает от Сотворения, и поэтому необходимо и возможно вступать в диалог, и таким образом стать открытыми друг другу и открыть каждого миру Божию, миру всех его сыновей и дочерей, миру всей Его семьи.

 

Таким образом, эти два документа, о свободе вероисповедания и Nostra Aetate, вместе с Gaudium et Spes, составляют очень важную трилогию, значимость которой была продемонстрирована только спустя десятилетия, и мы всё еще работаем над тем, чтобы лучше понять взаимосвязанные реальности уникальности Божьего откровения, уникальности одного Бога, воплощенного во Христе, и множественности религий, посредством которых мы ищем мира, а также сердца, открытые свету Святого Духа, просвещающего и ведущего ко Христу.

 

Теперь я хотел бы добавить еще третий момент: был Собор Отцов — настоящий Собор, — но был и Собор СМИ. Это было почти как отдельный Собор, и мир воспринимал настоящий Собор через призму последнего, через средства массовой информации. Таким образом, Собором, немедленно достигавшим народа и влияющим на него, был Собор СМИ, а не Собор Отцов. И в то время как Собор Отцов совершался в рамках веры — это был Собор веры, ищущий intellectus, желавший понять себя и ищущий понимания знамений Божиих того времени, стремящийся ответить на вызов Божий того времени и найти в слове Божием слово на день сегодняшний и день завтрашний, — в то время как весь Собор, как я сказал, двигался в рамках веры, как fides quaerens intellectum [Вера ищущая понимания — прим.перев.],

 

Собор журналистов, естественно, проводился не в рамках веры, а категориях современных СМИ, а именно вне веры, с совершенно иным толкованием. Это было политическое толкование: для СМИ Собор был политической борьбой, борьбой за власть между различными течениями в Церкви. Было очевидно, что СМИ встанут на сторону тех, кто казался им более близким к их миру. Были те, кто добивался децентрализации Церкви, власти епископов и затем, через выражение «Народ Божий», власти народа, мирян. Был этот троякий вопрос: власть папы, которая затем передавалась к епископам, и власть всеобщая — суверенитет народа.

 

Естественно, с точки зрения СМИ эта часть должна была быть одобрена, обнародована, принята. Так же было и с литургией: интерес к литургии был не как к акту веры, а как к чему-то, где совершаются понятные вещи, как к делу общественному, как к чему-то профанному. И мы знаем, что была тенденция, не без известной исторической основы, говорить: сакральность есть нечто языческое или, по крайней мере, ветхозаветное. В Новом Завете имеет значение только то, что Христос умер вне, то есть вне храмовых ворот, в профанном мире. Следовательно, сакральность должна быть упразднена, и профанное теперь распространяется на богослужение: богослужение — это уже не богослужение, а общинный акт с общим участием: участием понимаемым как деятельность. Эти интерпретации, опошление идей Собора, представляли опасность в процессе претворения в жизнь литургической реформы; они родились из видения Собора, оторванного от его истинной основы, основы веры. То же относится и к вопросу о Священном Писании: Писание есть книга, оно исторично, относиться к нему следует исторически и только исторически и т. д.

 

Мы знаем, что этот Собор СМИ дошёл до всех. Так что он доминировал, оказал большее воздействие и вызвал множество трагедий, проблем, настоящих несчастий: закрытые семинарии, закрытые монастыри, тривиализацию литургии... и настоящий Собор столкнулся с трудностями обретения конкретной формы, с трудностями быть претворённым в жизнь.

 

Собор СМИ оказался сильнее Собора реального. Но реальная сила Собора продолжала присутствовать и постепенно всё более и более становится реальностью, становится реальной силой, которая является реальной реформой, обновлением Церкви. Мне кажется, что через 50 лет после Собора мы видим, как этот Собор СМИ рушится, рассыпается, и возникает настоящий Собор со всей его духовной силой. Наша задача именно в этот Год Веры, на основании этого Года Веры, стремиться к тому, чтобы истинный Собор силою Святого Духа совершился и привёл к истинному обновлению Церкви. Будем верить, что Господь поможет нам. Когда я уйду, я всегда буду с вами в моей молитве, и вместе мы будем идти вперед с Господом, с уверенностью: Господь победит! Спасибо!

 

Источник

[Володимир]

Neta, спасибо за текстовый вариант обращения Папы Бенедикта XVI. Так воспринимается лучше и быстрее, чем видео смотреть. По моему мнению, II Ватиканский Собор - грандиознейшее событие мировой истории.

 

По поводу необходимости обновления Католической Церкви папа Павел VI сказал: «Церковь по существу есть тайна. Эта тайна связана с реальностью скрытого присутствия Бога в мире. Эта реальность представляет самую сущность Церкви, и всегда будет нуждаться в новых исследованиях и раскрытии ее сущности».

Изменено 4 февраля, 2022 пользователем Володимир

[Neta]

Я понимаю, что Папа на покое стал неким символом традиционализма, но в этом тексте четко видна его позиция, и многое, что осталось за "кулисами".