Анна Ахматова

[Neta]

23 июня 1889 родилась Анна Ахматова.

 

 

Анна Андреевна Ахматова (настоящая фамилия — Горенко) — поэтесса, переводчик, литературовед (1889 — 1966)

 

Будущая поэтесса родилась 23 июня под Одессой. Когда девочке исполнился год, семья отставного инженера-механика флота переезжает в Царское Село. Здесь прошла юность Ахматовой, здесь она училась и, будучи 11 лет, написала свое первое стихотворение.

 

ИСПОВЕДЬ

Умолк простивший мне грехи.

Лиловый сумрак гасит свечи,

И темная епитрахиль

Накрыла голову и плечи.

Не тот ли голос:

«Дева! встань…»

Удары сердца чаще, чаще.

Прикосновение сквозь ткань

Руки, рассеянно крестящей.

Царское Село. 1911

 

В этом городке, где Ахматова прожила 16 лет, она познакомилась с юным Николаем Гумилевым. Здесь Анна училась в Царскосельской женской гимназии.

 

После развода родителей мать увозит детей в Евпаторию, а потом в Киев. Здесь 1910 году Ахматова закончила гимназию. И тут же завершился браком ее роман с Гумилевым. В 1912 г в семье появляется сын Лев, и тогда же в Петербурге увидела свет первая книга стихов А. Ахматовой — «Вечер», принесшая ей известность и широкое признание. Анна Ахматова с 1911 г печатается в петербургских и московских изданиях. Постепенно с мужем они становятся сторонниками акмеизма. А. Блок называет Ахматову «исключением» среди ее коллег-акмеистов, а К. Чуковский-критик говорил о ее «величавости».

Меня окликнул в новолунье

Мой друг любимый. Ну, так что ж!

Шутил: «канатная плясунья!

Как ты до мая доживешь?»

Ему ответила, как брату,

Я не ревнуя, не ропща,

Но не заменят мне утрату

Четыре новые плаща.

Пусть страшен путь мой, пусть опасен,

Еще страшнее путь тоски…

Как мой китайский зонтик красен,

Натерты мелом башмачки!

Оркестр веселое играет,

И улыбаются уста.

Но сердце знает, сердце знает,

Что ложа пятая пуста!

(1911)

 

«Четки» – вторая книга Ахматовой, вышедшая накануне первой мировой. Эта книга сделала поэтессу самой известной и любимой. О чем же писала в своих первых стихах А. Ахматова? О любви, прежде всего. Правда отличавшаяся по своей тональности и образности от известных поэтов-символистов. Как верно подмечает Д. Самойлов: «До Ахматовой любовная лирика была надрывной или туманной, мистической и экстатической…» Она, по мнению специалистов, впервые после А. Пушкина о любви говорила, как о естественном, неотъемлемом от человеческого существа, чувстве.

Знаю: гадая, и мне обрывать Нежный цветок маргаритку. Должен на этой земле испытать Каждый любовную пытку.

Ее героиня — обычная женщина, способная любить страстно и нежно, страдать горестно и глубоко, не опуская своего человеческого достоинства. И первые ее книги не даром называют любовными драмами в стихах. В них просматривались и ее нелегкие любовные отношения, в первую очередь с Н. Гумилевым. Трогательны и просты эти строки о чувстве юношеском, едва зарождающемся:

В ремешках пенал и книги были, Возвращалась я домой из школы. Эти липы, верно, не забыли Нашей встречи, мальчик мой веселый.

Она рассказывает в стихах о том, как развиваются любовные отношения, вплоть до трагического разрыва и долгой памяти.

И когда друг друга проклинали В страсти, раскаленной добела, Оба мы еще не понимали, Как земля для двух людей мала.

Анна Ахматова уже в самом начале своего творчество делала попытки возрождения классических, пушкинских традиций. Ее лирика, насыщена реминисценциями, библейскими цитатами и образами, а также цитатами из произведений разных авторов, эпиграфами на разных языках, ее поэзию украшают имена Данте и Шекспира, Пушкина и Парни, Джойса и Бурже и проч. Ее стихи наполнены разными фактами истории, мифами и христианско-религиозной символикой.

 

МОЕЙ СЕСТРЕ

Подошла я к сосновому лесу.

Жар велик, да и путь не короткий.

Отодвинул дверную завесу,

Вышел седенький, светлый и кроткий.

Поглядел на меня прозорливец

И промолвил:

«Христова невеста!

Не завидуй удаче счастливиц,

Там тебе уготовано место.

Позабудь о родительском доме,

Уподобься небесному крину.

Будешь, хворая, спать на соломе

И блаженную примешь кончину».

Верно, слышал святитель из кельи,

Как я пела обратной дорогой

О моем несказанном весельи,

И дивяся, и радуясь много.

Дарница. 1914

 

1914-й год открывает высокую гражданственность Ахматовой, воспринявшей войну не только как личную трагедию (Н. Гумилев, ее муж, уйдя на фронт, пропал без вести), но и как общенародную и мировую:

Вдруг запестрела тихая дорога, Плач полетел, серебряно звеня… Закрыв лицо, я умоляла Бога До первой битвы умертвить меня…

Окопы, окопы, — Заблудишься тут. От старой Европы Остался лоскут, Где в облаке дыма Горят города…

Революция застала поэтессу в Петрограде. Здесь она рассталась с вернувшимся с войны Гумилевым. Ахматова не приняла октябрьскую революцию: «все расхищено, предано, продано», «все голодной тоскою изглодано», но и не уехала из России, не прислушиваясь к голосам, зовущим за границу, куда отправились многие современники поэтессы.

Не с теми я, кто бросил землю На растерзание врагам. Их грубой лести я не внемлю, Им песен я своих не дам.

В 1918 года Поэтесса связывает себя брачными узами с поэтом и востоковедом В. Шилейко. Однако их союз распался очень скоро. В августе 1921-го была поставлена окончательная точка в ее отношениях с Н. Гумилевым, расстрелянного по ложному обвинению.

О, знала ль я, когда неслась, играя, Моей любви последняя гроза. Что лучшему из юношей, рыдая, Закрою я орлиные глаза.

 

 

Анна Ахматова не прекращала своей творческой деятельности и, работая после революции в библиотеке Агрономического института. В 1921 она выпускает свой очередной поэтический сборник «Подорожник», а через год — книгу «Anno Domini». Но творчество Ахматовой на время становится невостребованным молодым читателем. Что и вызвало критику в адрес поэта-изгоя. Несмотря на то, что ее стихи печатались весьма редко, а большинство из них «по цензурным соображениям» вообще уничтожались, она и тогда «не переставала писать стихи».

<p>Было омрачено и начало 30-х. Это были годы «жестоких беззаконий, арестов и казней невинных людей, объявлявшихся «врагами народа». По ложному обвинению вначале приговорен к расстрелу, а затем отправлен в Сибирь ее сын — Лев Гумилев. В этот же период арестован профессор-искусствовед Н. Н. Лунин, третий муж поэтессы. 17 месяцев Ахматова ожидала страшного приговора в тюремных очередях.<br>Семнадцать месяцев кричу, Зову тебя домой, Кидалась в ноги палачу, Ты сын и ужас мой.<br>Все проведенное сыном время в лагерях (только через 14 лет он был реабилитирован) поэтесса пыталась добиться его освобождения. Письмо, написанное измученной матерью Сталину, возымело свое действие. Его на время выпустили, правда, позднее снова сослали в ссылку, откуда в 1944 г он ушел добровольцем на фронт.<br>Она поднялась над личным горем. Она сумела показать всю трагедии той эпохи. Она нашла силы рассказать обо всем в «Реквиеме», ставшем ее гражданским подвигом и настоящим памятником жертвам репрессий. По достоинству поэму оценили, несмотря на то, что она была не всем известна, а держалась в основном в памяти у поэтессы, даже ее современники и друзья. Б, Пастернак, прослушав главу «Приговор», сказал Ахматовой: «Теперь и умереть не страшно».<br>Невзирая на недовольные «звонки сверху», в 1940 г Анну Ахматову приняли в Союз писателей. А через год началась Великая Отечественная, заставшая поэтессу в Ленинграде. Вспоминает поэтесса Ольга Берггольц: «С лицом, замкнутым в суровости и гневности, с противогазом через плечо, она несла дежурство как рядовой боец противопожарной обороны. Она шила мешки для песка, которыми обкладывали траншеи-убежища в саду того же Фонтанного дома, под кленом, воспетым ею в «Поэме без героя»… » Но Ахматова оставалась поэтом. В эти годы она написала цикл «Ветер войны», в который вошли стихи высокого патриотического звучания. В июле 1941го это ее голос по радио произнес ее же знаменитую «Клятву»:<br>И та, что сегодня прощается с милым, — Пусть боль свою в силу она переплавит. Мы детям клянемся, клянемся могилам, Что нас покориться никто не заставит!<br></p><p><br>Тяжело больную Ахматову осенью 1941 года из осажденного Ленинграда вывезли самолетом в Москву. После недлительного пребывания с Л. Чуковской в Чистополе она была эвакуирована в Ташкент. О том, как они с Ахматовой встретили в пути 5 ноября 1941 года эшелон с немцами Поволжья, вспоминает Л. Чуковская: «Говорят, они уже больше месяца в пути и их никакой город не принимает. На станциях, на перронах, вповалку женщины, дети, узлы. Глаза, глаза… Когда Анна Андреевна глядит на этих детей и женщин, ее лицо становится чем-то похожим на их лица. Крестьянка, беженка… Глядя на них, она замолкает». Очевидно, тогда и родились эти горькие строчки, так и оставшиеся в ее черновиках:<br>И все, кого сердце мое не забудет, Но кого нигде почему-то нет, И страшные дети, которых не будет, Которым не будет двадцать лет, А было восемь, а девять было, А было… Довольно, не мучь себя.<br>После тяжелой и долгой болезни Ахматова в Ташкенте продолжает писать на тему войны. В эти страшные годы она раскрылась как гражданский поэт. Заговорив от имени народа и получив его признание, она писала стихи, в которых воедино слились женское и материнское начало, мужество, честность, сострадание и страдание.<br>За год до окончания война поэтесса возвращается в Ленинград. Но послевоенные годы ей не приносят ничего хорошего. Ушедший на фронт из ГУЛАГа сын снова арестован, в лагере под Воркутой умирает ее муж. 1946-й год Постановление ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград» и выступление Жданова перечеркивают творчество ленинградских писателей Зощенко и Ахматовой. Названную тогда носительницей «салонной буржуазной культуры», «одним из поэтов безыдейного реакционного литературного болота», Ахматову, как это принято в те времена, клеймили все — все печатные издания, на всех собраниях. Сбылось «Это странное, отчасти сбывшееся предсказание» О. Мандельштама (Когда-нибудь в столице шалой На диком празднике у берега Невы Под звуки омерзительного бала Сорвут платок с прекрасной головы.), посвященное когда-то поэтом Анне Ахматовой. Ее, многими забытую и отвергнутую, гонимую, преследуемую официально и оклеветанную, перестали печатать. Она жила одними переводами, скитаясь по квартирам друзей.<br>Неуклонно, тупо и жестоко И неодолимо, как гранит, От Либаны до Владивостока Грозная анафема гудит.<br>Ахматова не сдавалась. Уверенная в том, что «лирический поэт обязан быть мужчиной», она гневно и гордо писала в те годы:<br>Осквернили пречистое слово, Растоптали священный глагол, Чтоб с сиделками тридцать седьмого Мыла я окровавленный пол. Разлучили с единственным сыном, В казематах пытали друзей… И все-таки узнают голос мой, И все-таки ему опять поверят.<br>До 1953 года – до самой смерти Сталина поэтесса буквально находилась под дамокловым мечом — «гибели всерьез». Но и тогда не оставляла нелегкий труд поэта. Она завершала дело многих лет жизни — «Поэму без героя». Поэтесса вновь идет в русле поэтической традиции русских классиков — Пушкина, Лермонтова, Блока, Некрасова. В 1958 году выходит в свет новый сборник ее стихов.<br>Недолгая слава, пришедшая при жизни к Анне Ахматовой, приобрела мировое звучание в последние годы ее жизни. За ее поэтический подвиг и переводы в 1964 г . в Италии ей вручили международную поэтическую премию «Этна Таормина». Через год она была удостоена почетной степени доктора литературы Оксфордского университета (за научные работы о Пушкине).<br>Что ж, поэту «в России надобно жить долго», чтобы его заслуженно признали при жизни и восстановили попранную справедливость. Анне Ахматовой еще не было 77, когда она умерла в Москве. Ее прах покоится на кладбище в Комарове, под Петербургом. И сегодня она занимает особое место в блистательнейшем ряду великих своих современников, поэтов послеблоковской России: Маяковского, Пастернака, Есенина, Цветаевой, Гумилева, Мандельштама…<br></p><p><br></p><p>Я и плакала и каялась,<br>Хоть бы с неба грянул гром!<br>Сердце темное измаялось<br>В нежилом дому твоем.<br>Боль я знаю нестерпимую,<br>Стыд обратного пути…<br>Страшно, страшно к нелюбимому,<br>Страшно к тихому войти.<br>А склонюсь к нему нарядная,<br>Ожерельями звеня,<br>Только спросит: «ненаглядная!<br>Где молилась за меня?»</p>

 

 

Отчетливо просматривается в ее творчестве христианская тональность.

 

МОЛИТВА

Дай мне горькие годы недуга,

Задыханья, бессонницу, жар,

Отыми и ребенка, и друга,

И таинственный песенный дар -

Так молюсь за Твоей литургией

После стольких томительных дней,

Чтобы туча над темной Россией

Стала облаком в славе лучей.

Петербург. 1915

* * *

Я в этой церкви слушала Канон

Андрея Критского в день строгий и печальный,

И с той поры великопостный звон

Все семь недель до полночи пасхальной

Сливался с беспорядочной стрельбой.

Прощались все друг с другом на минуту,

Чтоб никогда не встретиться…

Петербург. 1917

 

Четко звучат свидетельства о ней или ее собственные высказывания. В своем «утешительном» письмо Пастернак в 1940 году называет Ахматову «истинной христианкой» <…> У нее, и в этом ее исключительность, не было эволюции в религиозных взглядах. Она не стала христианкой, она ею неизменно была всю жизнь».

Особую атмосферу в ее творчестве создают библейско-евангельские цитаты, упоминаемые имена, даты и святыни.

 

РАСПЯТИЕ

Не рыдай Мене, Мати,

во гробе зрящи.

1

Хор ангелов великий час восславил,

И небеса расплавились в огне.

Отцу сказал:

«Почто Меня оставил!»

А Матери:

«О, не рыдай Мене…»

2

Магдалина билась и рыдала,

Ученик любимый каменел,

А туда, где молча Мать стояла,

Так никто взглянуть и не посмел..

1935-1940

 

* * *

Мне голос был, он звал утешно,

Он говорил:

«Иди сюда,

Оставь свой край, глухой и грешный,

Оставь Россию навсегда.

Я кровь от рук твоих отмою,

Из сердца выну черный стыд,

Я новым именем покрою

Боль поражений и обид».

Но равнодушно и спокойно

Руками я замкнула слух,

Чтоб этой речью недостойной

Не осквернился скорбный дух.

1917

Использованы материалы кн.: Шикман А.П. Деятели отечественной истории. Биографический справочник. Москва, 1997 г .

Правмир.ру

[Neta]

«И почем у нас совесть и страх…» Ольга Седакова об Анне Ахматовой

 

В мемуарах Л. К.Чуковской мы встречаем такой эпизод: Ахматова, отвечая собеседнику, который говорит ей о «классичности» ее поэзии и сравнивает ее с Пушкиным, называет себя всего лишь автором «горстки странных стихов».

 

 

Великих стихов всегда — горстка (как еще мы измерим наследство Горация, или Сафо, или Тютчева, или Бараташвили, и даже написавшего очень много — для лирика — Блока?), и они всегда странные. Это непременное свойство того, что мы называем «классика», «огонь под ледяной корой», словами Гете, и не чувствует этой странности только совсем поверхностный, совсем непоэтичный читатель. То, в чем этого нет, называется не классикой, а эпигонством или академизмом. О классической странности (иначе говоря, новизне или свежести) Ахматовой говорить особенно трудно, потому что она не лежит на поверхности: нет эксцентричных метафор, «ярких» сравнений, новаторской версификации, каких-то небывалых форм композиции. Для современницы высокого модернизма Серебряного века и его продолжения, авангарда, Ахматова как будто совсем консервативна и не по-модернистски «проста»: почти девятнадцатый век.

 

Я — тишайшая, я — простая,

— «Подорожник», «Белая стая»…

 

Излишне говорить, что простота эта обманчива: «У шкатулки тройное дно»; «Но признаюсь, что применила Симпатические чернила» — предупреждает читателя сама Ахматова. Наши лучшие филологи пытались приоткрыть ларчик этой «простоты» и много чего там обнаружили (Б. Эйхенбаум, В. Виноградов). «Тайны ремесла». В других стихах Ахматова уточняет — «священного ремесла»:

 

Наше священное ремесло

Существует тысячи лет.

 

А то, что в Ахматовой может быть принято за консерватизм, — это в действительности очень сильный и новый жест, и художественный, и этический, и политический. Жест хранения, защиты того, что под угрозой, и верности тому, чего уже не сохранишь. Сила его особенно велика во времена, главный импульс которых составляет разрушение всего «до основанья, а затем» построение «нашего, нового мира». Мир Ахматовой — не «наш», а Божий мир. Так было уже в первых книгах, где и влюбленность (вещь как будто совершенно стихийная и самовольная) не в руках героини: она просит о ней как о вести:

 

Ты, росой окропляющий травы,

Вестью душу мою оживи, —

Не для страсти, не для забавы,

Для великой земной любви.

 

С тем более поразительной силой это звучало в новые, послереволюционные времена. Тема хранения (Deus conservat omnia, «Бог сохраняет все», любимый Ахматовой девиз из герба Шереметевых) — одна из главных тем Ахматовой, тема (или даже задание) и ее поэзии, и ее жизни.

[Damien]

 

Отыми и ребенка, и друга

Зря она так.

[Helena]

2

Магдалина билась и рыдала,

Ученик любимый каменел,

А туда, где молча Мать стояла,

Так никто взглянуть и не посмел..

1935-1940

Как будто я сама постояла рядом с Девой Марией...Оружие прошло Ей душу...

[Marishkin]

Зря она так.

Я как раз об этом думаю, когда смотрю на жизнь Ахматовой. Она очень долгую жизнь прожила, хотя могла бы умереть молодой от чахотки - "долгие годы недуга". Теряла друзей и возлюбленных. Всех пережила, кого только можно.

И сына она потеряла на долгое время.

Наверное, и дар свой пережила, учитывая, насколько странными бывали её поздние стихи. Уж точно она потеряла всякую надежду на поэтическую славу в широких кругах, и это её задевало очень сильно.

Стрёмно о таких вещах молиться, особенно для красного словца.

[Amtaro]

Зря она так.

Да это всё поза.

[Damien]

Поза - не поза, а я знаю несколько случаев, когда довольно верующие, из числа моих близких, люди столкнулись с материализацией своих слов. При случае могу рассказать.

[Helena]

Да, есть такое дело...

[Marishkin]

Поза-то поза, но ведь сбылось, правда?

[Amtaro]

Поза-то поза, но ведь сбылось, правда?

Да. Бог иногда учит весьма резкими методами.

[Дмитрий]

Да ладно, может ей так лучше было. Может так стихи лучше пишутся, а для поэта м.б. это важнее. Когда все хорошо да спокойно, о чем их писать? Так и поэтов бы не было .

 

Так что может Господь создавал ей оптимальные условия для творчества, мы не знаем.

[Marishkin]

Ну если бы она правда в 20 с чем-то лет от чахотки умерла, то уж точно бОльшей части стихов бы не было.

 

Я Ахматову любила в юности. А потом так же резко разлюбила . Сейчас вот понемногу начинаю к ней привыкать.

[Damien]

 

Я Ахматову любила в юности.

А я, наверное, шовинист, но мне женские стихи в основном как-то тово, не нравятся, скорее.

[Marishkin]

Современные женщины-писатели, по-моему, примерно сравнялись с мужчинами по качеству продукта. То есть сейчас, когда я открываю в журнале мужские и женские тексты, у меня примерно один и тот же уровень ожиданий.

Раньше, конечно, женщины существенно уступали мужчинам. Но Цветаеву, Парнок вполне можно читать. Некоторые стихи той же Ахматовой.

Это общий принцип. В ходе развития цивилизации женщины к мужчинам постепенно подтягиваются, во всём, что не требует физической силы. Уровень подготовки человека вообще становится таким, что гендерные различия перестают быть существенными.

[Drogon]

Современные женщины-писатели, по-моему, примерно сравнялись с мужчинами по качеству продукта.

 

Значит ли это, что уровень женщин возрос, или что уровень мужчин снизился?

[Дмитрий]

Да, это очень правильный вопрос .

[Marishkin]

Значит ли это, что уровень женщин возрос, или что уровень мужчин снизился?

Я снижения уровня не вижу.

Хотя я затрудняюсь определить, каковы были бы признаки снижения общего уровня . Общедоступность искусства? Огрубение техники?