"У стен Херсонеса": филокатолические размышления о. С. Булгакова

[Марион]

 

Как-то прошел этот диалог в свое время мимо меня (написан в 1922г в Крыму, незадолго до эмиграции, а издан только в конце XX века). От о. Сергия Булгакова подобных сентенций, которые он вкладывает в уста своих героев, мне трудно было ожидать.

 

...Я убедился, что догматы Католичества истинны и, в частности, Дух Святой, согласно древнейшему церковному Преданию, исходит от Отца и Сына, а Римский Папа есть наместник Петра, самим Христом установленный глава Церкви, поэтому повиноваться ему и искать с ним связи есть долг моей религиозной совести. И я вижу, что эта вера есть не измена Православию, но древняя правда Православия, извращенная человеческими страстями, в частности византийской гордостью и братоубийственным расколом... У нас много и охотно говорят об иге латинства, а не замечают духовной кабалы, в которую мы попали от Византии... [Вне соединения Церквей] нет спасения для Русской Церкви и для русского народа.

 

...Если бы русский народ отнесся к унии иначе, чем состарившаяся греческая чернь, если бы уния у нас восторжествовала, насколько по-иному сложилась бы дальнейшая русская история: мы освободились бы от своего душного терема и московитского варварства, стала бы невозможна московская история в том виде, как она совершалась, сделался бы невозможным и Иван Грозный и весь этот азиатский деспотизм, растоптавший самые ростки церковной свободы и превративший Церковь в одну из царских регалий! Не было бы чудовищного грехопадения цезарепапизма, не было бы московщины и раскола, а стало быть, ненужен и невозможен стал бы Петр Великий со своим протестантизмом, интеллигентщиной, большевизмом, не было бы неизлечимой раны духовного разрыва в народе, и весь ход истории не утерял бы органического характера и не сделался бы рядом непрерывных революций и катасторф... Поистине, в руках Василия Темного (не даром его так заклеймила история, ибо поистине в темноте своей не ведал, что творил), арестовавшего Исидора, тогда находилось будущее русского народа, но и он роковым образом сделался жертвой векового предрассудка. И тогда относительно русской истории были начертаны: мене, текел. Злоключением и изгнанием Исидора была предрешена московщина и петербургщина, вместе с новой, теперешней, московщиной. Началась оргия московского самодержавия и греховный бред Третьего Рима.

 

...Греки были к тому же плохие, равнодушные и ленивые, главное же — слишком корыстные педагоги. Они были заинтересованы во власти и доходах, а не душах и их христианском просвещении. Поэтому русское христианство на долгое, долгое время обречено было на обрядоверие, причем пышный, веками сложившийся греческий обряд, доведенный до совершенства в Великой Константинопольской Церкви, был, в сущности, совсем не по средствам — и материально и духовно — дикарям русским, и тогда уже положено было начало тому внешнему христианству, которое за обрядом оставляет нетронутой всю звериную, языческую стихию, которая через более чем 1000 лет после крещения Руси ныне предстала пред нами как будто не бывало ни Киева, ни Херсониса...

 

...В основном нашем богослужении, например Октоихе, Минеях, слишком явно обнаруживается стиль византийского монастыря и — сказать ли правду? — многое там устарело и фактически вышло из употребления. Это повторение одного и того же догматического содержания на восемь ладов и гласов, на средневековый византийский вкус вполне оправдывавшееся художественным чувством, теперь держится только силою дисциплины и — сказать ли правду? — равнодушия. И не то же ли самое приходится сказать о доброй половине месячных Миней, представляющей собою трафаретное и совершенно условное (как агиография) восхваление святых, имена которых нам далеки и чужды, а, напротив, для греческого мира были, может быть, и близки, и дороги... Для этого сегодняшнего дня, кроме застывших, негибких и неподвижных форм, наша церковная практика не имеет ответа, чем и пользуются секты с их молитвенной импровизацией.

 

...Есть одна важная и серьезная сторона нашей церковной жизни, которая совершенно не находит выражения одинаково ни в синодальный, ни в патриарший периоды, и в этом отношении патриаршество ровно ничего не изменило и бессильно было бы что-либо изменить. Я разумею отсутствие вероучителъного авторитета в Русской Церкви... Как быть с вновь возникающими догматическими вопросами, если только суждено им возникнуть?... Вообразите себя мысленно современником Вселенских Соборов, когда волновалось все море церковное. Где же критерий истины? Император — еретик, Патриархи могут оказаться тоже еретиками, епископы, священники, народ, целые страны... Где истина — со всей Церковью или александрийским диаконом Афанасием с горстью сторонников? Теперь-то легко нам задним числом ублажать Афанасия, а если бы это был бы наш современник и против всего клира церковного бунтовался бы какой-то несчастный провинциальный диаконишко? Примерьтесь-ка к этому положению. Так вот, с Русской Церковью дело обстоит еще хуже... Если Вселенский Собор не есть орган высшей, непререкаемой церковной власти (и в этом смысле внешний авторитет, чего мы так боимся и отсутствием чего так нелепо кичимся перед Католичеством), но является только торжественным волеизъявлением Церкви, тогда его авторизация еще впереди, «изволися Духу Святому и нам» будет за него и с ним сказано всем «телом Церкви», без этой рецепции Собор не есть еще Собор, и на самом деле может ведь оказаться разбойничьим. Таким образом, есть внутренняя возможность не повиноваться и этому Поместно-Вселенскому Собору и апеллировать к следующему. И так idem per idem*, сказка про белого бычка, вечная смута.

 

...Повелено святым апостолам: «шедше научите вся языки», и во исполнение этого повеления «во всю вселенную изыде вещание их, и в концы вселенныя глаголы их». Судите сами, чему это более подобно: римскому ли прозелитизму или восточной неподвижности?

 

Впрочем, увлечение католичеством и тяга к "скале Петра" у Булгакова довольно быстро улетучились.

 

Значительно позднее, в 1940 г., отец Сергий Булгаков, как бы подводя итоги своих многолетних экклезиологических размышлений, писал: «..я должен поведать о своем искушении <...> которое я пережил в страдные дни своего Крымского сидения под большевиками во время самого первого и разрушительного гонения на Церковь в России. Перед лицом страшного разрыва церковной организации под ударами этого гонения, так же как и внутреннего распада, выразившегося в возникновении „Живой Церкви", я испытал чувство страшной ее беззащитности и дезорганизованности, неготовности к борьбе <.. .>. Перед лицом этого исторического экзамена для русского Православия <.. > я обратил свои упования к Риму. <.. > Под совокупным впечатлением церковной действительности, как и моего собственного изучения, я молча, никому не ведомо, внутренно стал все более определяться к католичеству (этот уклон моей мысли выразился в ненапечатанных, конечно , моих диалогах «У стен Херсониса»)».

 

Полностью диалог здесь.

 

Б. Маршадье_Сергей Булгаков и «Римское искушение»

[Amtaro]

У него это был момент истины.А потом как у многих иммигрантов ностальгия перевесила.

[Марион]

Любопытно, что диалоги о. Сергия Булгакова филокатолического его периода выпускаются в современной России весьма ограниченными тиражами, по сути оставаясь малоизвестными.

[Neta]

И остаток жизни провел в разубеждении себя в своих филокатолических настроениях. Как будто каялся.