"Бати-иезуиты": исход из Медона

[Neta]

 

Он обосновался в парижском пригороде Медон – в том самом тихом и светлом предместье, где в 20–30-е годы прошлого века нашла себе приют русская эмигрантская колония, насчитывавшая в ту пору около 2 тысяч душ. В Медоне жила и Марина Цветаева. Главной его достопримечательностью, помимо Центра русских исследований, был замок, который 19 мая 1717 года посетил Петр Великий. Императору показали хранившееся там знаменитое полотно Леонардо да Винчи «Святая Анна» – теперь оно находится в Лувре. Да, совсем забыл: еще в соседнем лесу совершали велосипедные прогулки Владимир Ильич с Надеждой Константиновной.

 

Что же касается Центра Святого Георгия, то он вошел в историю под другим, более говорящим именем – «русская школа отцов-иезуитов». Центр размещался в старинном поместье с парком, к главному особняку примыкали часовня и библиотека с читальным залом. Сами католики, обитавшие здесь, называли его местом встречи Запада с Россией. Кто на кого в результате этой встречи оказал большее воздействие – еще вопрос. Сами отцы-иезуиты охотно признавали, что русские дети, которые здесь учились в течение нескольких десятилетий, необычайно повлияли на своих педагогов. Если и не обратили их в свою веру, то приобщили к русскому языку, культуре, даже к религиозным обрядам. А обрусевшие, пусть и частично, иезуиты, в свою очередь, помогли выжить в эмиграции сотням детей наших соотечественников, в том числе многим сиротам. Помогли сохранить язык, веру, культуру, дали им образование и путевку в жизнь.

 

Несмотря на то что в русской колонии к католикам относились с большим подозрением и, как мне рассказывали, даже советовали детям обходить стороной их соборы, в Медоне в какой-то мере удалось достичь сближения верующих двух церквей, вражда между которыми началась столетия назад, разделив их стеной неприязни повыше не только что Берлинской, но и китайской.

 

Бэллю спасибо

 

Дело было 82 года назад в Константинополе, где отец-иезуит Луи Байль, бывший профессор теологии из Лиона, коротал время, ожидая падения большевиков. Он должен был отправиться в Тифлис, куда получил назначение. Тем временем турецкую столицу наводнили русские, покинувшие родину после разгрома врангелевской армии в Крыму. За короткое время сюда прибыло около 150 тысяч человек.

 

Большинство из них оказались в крайней нужде. Особенно страдали дети. В Констанинополе пустовало здание школы австрийских монахов имени Святого Георгия. В нем Луи Байль при поддержке французской военной миссии и основал «Комитет для воспитания русских детей». Вскоре комитет был преобразован в школу-интернат Святого Георгия. На первых порах в нее приняли 30 мальчиков.

 

Луи Байль заручился поддержкой бывшего депутата Государственной думы Александра Сипягина, перешедшего в католичество после смерти жены и ставшего аббатом, и пригласил на помощь нескольких белых офицеров, которые взяли на себя административные хлопоты. Говорят, что замысел Байля был далеко идущий и вовсе не только филантропический. После краха большевиков обращенные в католическую веру молодые русские люди должны были понести ее факел в Россию. Однако вскоре по требованию турецкого вождя и ленинского союзника Ататюрка белой эмиграции пришлось покинуть Константинополь.

 

Школа иезуитов в Медоне

 

Интернат в 1923 году тоже переехал в бельгийский город Намюр и оставался там до самой войны. Затем он перебрался во Францию – сначала в Париж, в пустовавший дом иезуитов, а в 1946 году – в Медон. Иезуиты приобрели имение «Огород дофина», принадлежавшее драматургу Жоржу де Порто-Рику. В военные годы в нем размещались летчики «Люфтваффе», а затем центр беженцев.

 

«Родители побаивались, что мы обратим их детей в католическую веру, – рассказывал мне 73-летний Рене Маришаль, один из трех иезуитов, управлявших Центром русских исследований вплоть до самого его закрытия. – Конечно, у нас была благочестивая надежда на то, что кто-нибудь из детей перейдет в католичество. Но такой задачи мы никогда перед собой не ставили. Русское было во главе угла при изучении любого предмета, будь то история, география или закон Божий. Одна из заповедей школы гласила: «Ты русский, говори по-русски!» Поэтому некоторые шутники называли отцов-иезуитов за глаза «батя». Учить великий и могучий должны были и французы, которые ходили в интернат»

[Neta]

 

Дебют Марины Влади

 

Часовня Святого Георгия, расположенная на территории поместья, украшена иконами, написанными в здешней мастерской. До недавнего времени занятия в ней вел 80-летний отец Игорь, в миру Эгон Сендлер, обрусевший немец. Именно с русской иконой, по мнению отца Маришаля, связан усилившийся во Франции в последние годы интерес к православию. Теперь во французских католических храмах и монастырях часто можно увидеть репродукции иконы Владимирской Богоматери или рублевской Троицы. Многие из них выполнены в мастерской Центра.

 

 

В учениках здесь всегда поощрялись художественные таланты. Балалаечный оркестр существовал в школе до самых недавних пор. Выпускники прошлых лет, сильно постаревшие и поседевшие, всегда с радостью собирались на репетиции. Все школьные праздники оркестр открывал специально сочиненной «арией Святого Георгия». Помимо оркестра был в школе и хор. А танцам иезуитских питомцев учила мадам Полякова – мать Марины Влади. Сама будущая кинодива впервые вышла на сцену именно здесь, в Медоне, в Центре Святого Георгия. Было ей тогда десять лет.

 

В том первом выступлении маленькую Марину видел (и на всю жизнь запомнил) мой давний знакомец Василий Карлинский, известный французский журналист, всю жизнь проработавший в газете «Либерасьон». С 1935 до 1949 года он жил и учился у иезуитов, но, несмотря на это, остался неверующим. Карлинский вспоминает, как в годы войны ученики интерната помогали Сопротивлению. Один из них, Николай Мхитарьянц, погиб в застенках гестапо.

 

Студенческие годы провел в интернате и Константин Мельник, будущий советник генерала де Голля (о Мельнике «Совершенно секретно» писала в № 5 за прошлый год). Мельник учился в элитарном Институте политических наук, но, не имея средств, чтобы снимать комнату в Париже, жил в Медоне с 1946 по 1949 год. Мельник вспоминает, что его соседями были будущий православный священник отец Борис Бобринский, ныне окормляющий паству в знаменитом парижском соборе Александра Невского на улице Дарю, и Борис Зайцевский, который впоследствии стал выдающимся инженером-ядерщиком. «Обстановка в пансионате была абсолютно русской, я бы даже сказал: чеховской, – рассказывал мне Мельник. – За обеденным столом по воскресеньям собирался интеллектуальный цвет российской эмиграции. Приезжал ватиканский посол в Париже, будущий папа Иоанн ХХIII. Это был человек открытый, считавший, что католическая церковь должна сотрудничать и дружить с православной».

 

 

Исключительно интересной личностью был отец Сергей Оболенский (1909–1992), читавший в Медоне лекции по русской литературе. Он до 16 лет прожил в Ясной Поляне – его мать доводилась племянницей Льву Толстому. В 20-е годы она написала письмо Сталину с просьбой отпустить ее семью в эмиграцию и неожиданно получила разрешение на выезд. Оболенский недолго прослужил в Центре Св. Георгия, ушел в мир и стал работать аналитиком на высокой должности в штаб-квартире НАТО. Он переводил переписку Сталина, Рузвельта и Черчилля, воспоминания маршала Жукова.

 

 

В школе преподавал русский язык Дмитрий Кузьмин-Караваев, поэт-акмеист, друг Блока, муж Елены Кузьминой-Караваевой – одной из муз Блока, легендарной матери Марии, участницы Сопротивления, погибшей в Равенсбрюке. В начале революции Кузьмин симпатизировал большевикам, а затем был выслан из страны на пароходе, на котором Ленин отправил в изгнание цвет российской интеллигенции. В эмиграции Кузьмин перешел в католичество.

 

В годы Второй мировой войны иезуиты решили создать в Париже аналогичную школу для русских девочек. У ее истоков стоял отец Поль де Режис, руководивший интернатом Святого Георгия. Назвали заведение институтом Святой Ольги, первых семерых учениц институт принял 3 июня 1944 года. «После тяжелых лет оккупации, когда нас и наших родителей называли не иначе, как «грязными иностранцами», – вспоминала в нашем разговоре Ольга Суханова-Верни, – мы попали в атмосферу дружбы, любви и великодушия. Проведенные в «Святой Ольге» годы остались в нашей жизни самым светлым воспоминанием. И наши дети, которые полностью интегрировались во французскую жизнь, сохранили свои славянские корни…»

 

Между «Святой Ольгой» и «Святым Георгием» существовали тесные контакты. Ребята вместе готовили концерты, с которыми раз в год выступали в Париже. Институт Святой Ольги принимал детей эмигрантов до 1970 года и, выполнив свою миссию, закрылся. А мужская школа в Медоне прекратила своё существование двумя годами раньше. Она превратилась в Центр русских исследований.

[Neta]

 

Наследники Гагарина

 

Центр начался с библиотеки в 100 тысяч томов, основу которой заложил князь Иван Гагарин (1814–1882). Князь служил дипломатом в Мюнхене и в Париже, под влиянием Чаадаева обратил свой взор к католичеству и в 1842 году перешёл в новую веру. В России шаг князя вызвал всеобщее возмущение и был расценён как предательство. Наказание оказалось беспримерно строгим: Гагарин потерял состояние, все звания и гражданские права, и ему навечно запретили въезд в Россию. Гагарин считал, что переход в католичество спасёт Россию от революции.

 

Русская библиотека отцов-иезуитов – одна из богатейших в Западной Европе. В её фондах – переписка князя Гагарина и других видных русских иезуитов с Чаадаевым, Герценом, Тургеневым, Тютчевым, Лесковым, Киреевским; автографы Екатерины Великой, запретившей в своё время печатать «ругательную историю иезуитского ордена»; письма великого князя Николая Михайловича Романова, дяди Николая II; полное собрание законов Российской империи, которое великий князь преподнёс отцу Полю Пирлингу; первая печатная Библия 1581 года – Острожская. Самая старая книга – «Апостол» 1564 года. В медонской библиотеке собраны практически все публикации по истории русской эмиграции. А рядом – в удивительном порядке сохранённые подшивки «Агитатора», «Большевика», «Вопросов истории КПСС», «Коммуниста Вооружённых Сил», собрания сочинений Ленина, Сталина, Троцкого, Хрущёва, Брежнева. «Нас интересовало всё, что помогало понять Советскую Россию», – объяснял мне отец Маришаль...

 

До начала 90-х годов Центр русских исследований Святого Георгия принимал на стажировку студентов-славистов из французских, английских, итальянских и других европейских университетов. Сюда приезжали набраться русского духа перед командировкой в Советский Союз дипломаты, журналисты, военные, космонавты и наверняка сотрудники спецслужб. Здесь стажировался дипломат Александр Никитич Кельчевский, который до 2002 года был французским консулом в Петербурге. Кельчевский называет себя «русским французом». «По корням, – говорил он мне, – я русский, а по образованию и образу мышления – француз».

 

Последнее слово не сказано

 

Ходили слухи, что решение о закрытии центра было принято на самом иезуитском верху. Знакомый богослов объяснял это тем, что Ватикану не удалось реализовать линию папы Иоанна Павла II на сближение с Русской православной церковью и посему в Риме сочли «непроизводительными» дальнейшие расходы на медонский центр.

 

Отец Маришаль объяснил причины закрытия центра проще: содержать его стало не на что. Ни Ватикан, ни орден иезуитов средств не дают, требуя, чтобы монахи сами искали источники финансирования. Одними подвижническими усилиями трёх немолодых отцов-иезуитов, которые до последнего времени стояли у руля центра, такой сложный механизм в рабочем состоянии не удержишь. А молодой смены нет – многие отказываются идти в священники из-за обета безбрачия.

Мой собеседник отлично говорил по-русски, превосходно знал Россию и православие. На книжной полке я заметил томик Марининой, но иезуит, перехватив мой взгляд, открестился: мол, книжка попала сюда случайно. Отец Маришаль написал труд «Первые христиане на Руси», перевёл на французский Солженицына, Буковского, Александра Меня.

 

Маришаль рассказывал, что иезуиты хотели передать библиотеку в один из французских университетов. Генеральный совет богатого департамента Верхняя Сена, в который входит Медон, предлагал иезуитскому ордену выкупить весь комплекс – церковь, библиотеку и иконописную мастерскую – и сохранить его в качестве исторического памятника. Иезуиты по неведомым причинам отказались.

 

В итоге уникальную медонскую библиотеку разделили на две части. Фонд литературы и искусства отдали в Лионскую городскую библиотеку, а научный, быть может, самый интересный, – в Гуманитарный университет того же города.

 

А ведь была возможность привезти их в Россию. В Париж постоянно наезжают наши олигархи и их гонцы в поисках, куда бы им вложить средства. Частые гости здесь – представители Министерства культуры. Одних интересует бывшая тургеневская дача в местечке Буживаль под Парижем, других – русское кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа. Как правило, дальше разговоров дело не идёт. Правда, один крупный банк зачем-то прикупил целый замок в отдалённом столичном предместье, обещая создать там российский культурный центр. Хотя покупатели не могли не понимать, что туда никто не будет ездить. Когда же речь идёт о реальном шансе спасти ценности, имеющие отношение к нашему отечеству, российская сторона интереса не проявляет. Отцов-иезуитов можно было бы уговорить продать и центр, и бесценную библиотеку. Дело, конечно, вышло бы хлопотное, поэтому наш бизнес и чиновники предпочли остаться в стороне. Так проще.

[Neta]

Спасённые Екатериной

 

Россия и католическая церковь вот уже почти тысячелетие пребывают в состоянии конфронтации. «Рим и весь католический мир, – утверждал в XIX столетии французский литератор и путешественник маркиз де Кюстин, – не имеют большего и опаснейшего врага, чем император российский». Отповедь русофоб Кюстин получил, в частности, от Достоевского, убеждённого в том, что католичество – «вера нехристианская»: она «искажённого Христа проповедует».

 

Особую враждебность во все века в России вызывали иезуиты. Их у нас считали разновидностью ватиканских спецслужб, рыцарями плаща и кинжала и изображали с Библией в одной руке и с мечом и ядом в другой. Иезуиты, в расхожем представлении, придумали формулу «Цель оправдывает средства» и давали индульгенцию любому преступлению во имя «вящей славы Божьей». Первому побывавшему в России иезуиту Антонио Пассевино Иван Грозный грозил посохом. И когда пожал ему руку, то тут же демонстративно вымыл её в золотой чаше.

 

Иезуиты остаются самым влиятельным и элитарным из существующих мужских орденов. Этот орден – «глаза и уши папства», равно как и главный генератор идей, мозговой центр католичества. «Мы стремимся объединить идеи с действием, – подчёркивал в разговоре со мной Богуслав Стечек, генеральный советник по делам Восточной Европы и помощник генерала ордена иезуитов. – Иезуиты очень активны и поэтому имеют много друзей и не меньше врагов. Православная церковь нас обвиняет в прозелитизме, в миссионерстве, но мы лишь хотим вести диалог».

 

О. Рене Маришаль с о. Георгием Чистяковым

 

Ему вторит отец Маришаль: «Мы хотим, чтобы католики и православные жили в мире, согласии и единстве. Мы стремимся к объединению церквей. Ещё Владимир Соловьев говорил, что церковь одна, потому что Христос не мог создать две. Различия между нами несущественны, они связаны с особенностями национальных характеров и с традициями. Но не надо забывать о том, что, когда папа Клемент XIV запретил наш орден в 1773 году, его спасла Екатерина II и прусский король Фридрих II...»

 

С начала 90-х годов орден действует в России, где насчитывается, быть может, всего два десятка иезуитов. В Москве есть институт Святого Фомы Аквинского. А вообще-то протянуть руку иезуитам предлагал ещё Вацлав Воровский. В 1922 году, будучи полпредом РСФСР в Риме, он писал в Наркоминдел: «Отбросьте все страхи наших пошехонцев перед иезуитами, инквизицией и т.п. и посмотрите на дело как на важный шаг, связанный с серьёзной материальной помощью».

 

А ещё один известный большевик явно недооценил мощь Римско-католической церкви и её иезуитского «отряда». «Папа? Сколько у него дивизий?» – с иезуитской усмешкой поинтересовался однажды Сталин, когда речь шла о послевоенном разделе мира на сферы влияния. Однако Иоанну Павлу II не понадобилось войск, чтобы войти в историю под именем «Папы, сокрушившего коммунизм».

 

Источник

[Neta]

Тема возникла из-за сообщения П. Д. Сахарова: Сегодня во Франции на 91-м году жизни умер отец Рене Маришаль, французский священник-иезуит, служивший как в латинском, так и в византийском обряде, блистательный знаток русского языка и русской культуры, автор ряда трудов по русской духовности, да и просто прекрасный человек. В течение ряда лет он возглавлял Центр русских исследований Сен-Жорж в Мёдоне и общину иезуитов, в попечении которой находился этот Центр. В 90-х и начале нулевых мне посчастливилось много с ним сотрудничать и общаться. Господь да упокоит его в селениях праведных.

 

 

 

 

На трех из этих фотографий - празднование Пасхи (восточного обряда) в столовой в Мёдоне (год точно не помню, но не раньше 1995). На двух других - его книга "Первые христиане Руси", подаренная им мне в последний день моего первого посещения Франции. Петр Сахаров

[Neta]

Урна, которая всегда с тобой

 

Рене Маришаль, S.J. (1929-2020). Умер сегодня, только что узнал. Столько доброго с ним связано. Вспоминаю и ощущаю волну тепла, участия, симпатии, такта, исходящую от его присутствия в моей жизни. То соединение веры и культуры, которое бывает таким органичным на Западе. В 1989-1991 мы с семьей целыми неделями жили в центре Сен Жорж, обители Святого Георгия, поражающий змия образ которого был написан на фронтоне византийской часовни, общинной их церковки. Центр находился в Медоне, 3-я остановка на поезде от вокзала Монпарнас в Париже, и руководил им тогда о.Рене Маришаль.

 

Там среди прочих отцов-иезуитов жил о.Франсуа Руло (1919-2017), который занимался знаменитой Славянской библиотекой, основанной еще о.Иваном Гагариным. Это была (сейчас ее, боюсь, уже нет), наверное, одна из самых больших русских религиозных библиотек в Европе. Еще они, о.Франсуа и о.Рене, вместе с бывшим москвичом А.Мосиным, издавали журнал «Символ» (существует и по сей день) и альманах Les Quatre Fleuves (Те самые «четыре потока, что вытекали из Эдема»).

 

В году, наверное, 80-м Сен Жорж через общего друга просил меня написать работу о православном возрождении в России. Совершенно не собирался этого делать, но вот взял и написал, получилась небольшая книжка, изданная потом в Париже, в издательстве La Presse LIbre, которым руководила Ирина Алексеевна Иловайская-Альберти. Книжка эта соединила мое имя со всяким политическим шумом, добавила мне потом столько проблем, что даже круто повернула мою судьбу. Но это уже совсем другая история. А началась она, о чем я не ведал тогда, с Медона, от «Четырех рек».

 

В Медоне среди прочих там жил о.Эгон Зендлер (он требовал, чтобы его называли о.Игорем), немец, вернувшийся с Восточного фронта и ставший талантливым иконописцем и основателем школы иконописи в том же Медоне... Помню, на стене медонской столовой был им расписан образ русской снежной ностальгической деревни. Для бывшего солдата вермахта карьера, мало сказать, что неординарная...

 

В этом доме, особняке XVII века, царила действительно влюбленность в Россию, но сосредотачивалась она и исходила от о.Рене. О.Борис Бобринский, недавно отметивший свое 95-летие, который нас туда рекомендовал, любил называть себя воспитанником Сен Жоржа. Там говорили по-русски, кто лучше, кто хуже, по крайней мере старались. Но все тогда сосредотачивалось в о.Рене, не только щедро гостеприимном для нас, русских, но и для множества французов, ливанцев, и всяких не совсем понятных людей, собиравшихся как бы погреться «на огонек» русской культуры. (То, что русские всегда ругали иезуитов, и это даже стало частью национальной традиции и психологии, о.Маришаль воспринимал почти как должное, нисколько не обижаясь и принимая всех. Как не обижался он и на то, что мы ходили в православный зарубежный приход на соседней улице в Медоне, хотя византийская литургия служилась и у них, и в часовне было пустовато).

 

Там были лекции, встречи, семинары (на одном из них, помню, выступал Владимир Максимов), но экономическим стержнем Сен Жоржа были курсы русского языка. Потом широко разлилась перестройка, перелившаяся затем в демократию и в «свободную Россию», Медон стал никому не нужен, хотя преподавали там вполне профессионально, и все потенциальные курсанты русского языка устремились на Восток. Сен Жорж стал тонуть, и средств спасти его не было. Помню, о. Маришаль даже просил меня позвонить генералу ордена и объяснить ему, как важен Сен Жорж для русской культуры, русской памяти, филиал которой чудесным образом сохранился и здесь под Парижем и ни в коем случае не должен погибнуть. Генерал выслушал внимательно, не прерывая, не споря, но потом вежливо и аргументировано изложил, что денег нет, держаться не за что и Сен Жорж все равно придется продать. Там до последнего оставался о.Рене, не помню, куда делись другие обитатели, но все, отчасти благодаря ему, нашли для себя какую-то крышу. Был там такой симпатичнейший православный старичок, все звали его дядя Коля, из первой эмиграции, рядом с которым 70- и 80-летние обитатели этого гнезда казались молодыми людьми. Надеюсь, он завершил свою жизнь, когда Сен Жорж еще держался на воде.

 

Сам о.Рене Маришаль оказался потом в доме иезуитов в Лионе, который я все собирался посетить, но не сложилось. Последний мой звонок был на 90-летие, о.Рене был бодр, приветлив, звал в гости. Вспоминали Москву, когда я был еще невыездным, общих старых друзей. Очень дружеский разговор.

В этом тепле, которым всегда веяло от о.Рене, у меня есть два уголка, к которым я люблю возвращаться. Первый случай это когда в 1989 году он позвал ближайшего (и по сей день) моего друга о.Михаила Аксенова-Меерсона, и тот, перемахнув океан из Нью-Йорка, встретил меня в коридоре общежития Сен Жоржа. В 1972 когда расставались, это было навсегда. А в 1989 когда встретились и обнялись, это было небывалое счастье. О.Рене стоял рядом, смеясь и празднуя вместе с нами.

 

Второй раз, через 10 лет ровно. 5 сентября 1999 года, я был рукоположен во иереи архипискорпом Сергием Коноваловым в соборе Александра Невского в Париже. После литургии мы вернулись с Наташей и Павлом в тот же уже тонувший, но еще дышавший, ставший родным Медон (Денег на гостиницы у меня, понятно, никогда не было). Вошли под арку, со знаменитой надписью Potager du Dauphin, т.е. огород наследника, парк, разбитый еще в 1681году при Короле-Солнце. И войдя, тотчас увидели ждавшего нас о.Рене. Подойдя ко мне, сложив по-православному руки, широченно улыбаясь, он произнес: «Благословите, батюшка!» Я подумал: это шутка такая? Кто из нас батюшка? Нет, всерьез. Единственное, что я знал твердо, что делается это правой рукой. И благословил. Впервые в жизни.

 

Благословляю и сейчас обеими руками.

 

о. Vladimir Zelinsky