Лидеры

(II) 2. Теология Фомы Аквинского: поиск собственной методологии Осознавал ли Аквинат, что именно он поставил теологию «на путь науки»? Безусловно, он был среди первых, кто начинал разрабатывать теологию как научную дисциплину, которая отличается от философских дисциплин. Это вообще одна из черт той эпохи – как времени «постепенного перехода от диалектики к науке» (по выражению Шеню). Также, очевидно, задача обосновать теологию как науку (в ее Аристотелевском понимании), совместить христианскую доктрину с нормами новой рациональности требовала от Аквината значительных интеллектуальных усилий. Те, кто сегодня хотят чему-то научиться у Фомы в вопросах, касающихся соотношения теологии и рациональности, Слова Божьего и человеческого разума, должны обратить внимание на несколько моментов. С одной стороны, не все, что говорит на эту тему Аквинат, мы можем сегодня принять без каких-либо замечаний или возражений. Ведь и понимание теологии, и понимание науки (как и понимание рациональности в целом) в течение последних 700 лет не могли не претерпеть существенных изменений. С другой стороны, теологическая концепция св. Фомы является источником дальнейшего развития теологии и как конститутивный принцип, как новое начало, определяет главные вехи этого развития. Наконец, несмотря на связь концепции теологии Аквината с историческим контекстом XIII века, она содержит важные истины и глубокие прозрения, которые и до сих пор не потеряли актуальности. Теологическая мысль Фомы содержит творческий потенциал, который может помочь нам в наших сегодняшних поисках. Учитывая эти моменты, мы будем рассматривать sacra doctrina Аквината в двух перспективах – исторической и современной: нас будет интересовать исторический и идейный фон томистской теологии, а также и ее надисторическое и актуальное значение. Основным текстом исследования, безусловно, должен быть quaestio 1 первой части «Суммы теологии». Мы детально рассмотрим все аптикулы этого вопроса и попробуем предложить целостное видение теологической концепции св. Фомы. Однако сначала целесообразно проанализировать три важных текста, в которых излагаются главные принципы теологической методологии Аквината. Эти тексты можно рассматривать как три последовательных шага к зрелой теории, изложенной в начале «Суммы теологии» (STh. I, q.1). Я имею в виду Пролог Комментария к «Сентенциям» Петра Ломбардского (Super de Trin. q.2, а.З) и первые разделы первой части «Суммы против язычников». (II) 2. 1. Проект теологии как науки в Прологе Комментария к «Сентенциям» Петра Ломбардского: переосмысление Аристотелевской эпистемологии на библейских началах. Комментарий к «Сентенциям» Петра Ломбардского (Scriptum super libros Sententiarum), первое крупное произведение Аквината, являющееся результатом его лекций в Париже (1252-1256 годы) как бакалавра «Сентенций» (в коллегии св. Иакова). Этот комментарий был чем-то вроде изделия подмастерья, который демонстрирует результат собственного труда, чтобы получить степень мастера избранного им ремесла. Если предлагать современные аналогии, то Комментарий к «Сентенциям» можно сравнить с докторской диссертацией, написанной для соискание ученой степени [Weisheipl 1985: s. 99]. Уже здесь молодой теолог берет на себя непростую задачу толковать главные положения христианской доктрины в свете новых стандартов рациональности, каковыми их предлагала концепция науки Аристотеля. Исследователи отмечают, что в своем комментарии Фома цитирует Стагирита более 2000 раз (800 цитат из «Никомаховой этики», около 300 – из «Метафизики», из «Физики» и трактата «О душе» вместе – около 250 цитат). Почти 1000 цитат приходится на Августина, 500 - на Дионисия Ареопагита и 280 - на Григория Великого [Тоrrell 2008 (b ): s. 62-63]. В Комментарии к «Сентенциям» Аквинат впервые поднимает вопрос о природе и методе теологии. Чтобы прояснить проблему, он разбивает свои соображения на пять главных пунктов: на (1) вопрос о существовании особой, надфизичной науки или учения (scientia, doctrina), (2) вопрос об единстве такой науки, (3) рассмотрение того, теоретическая она или практическая; (4) вопрос о том, что выступает ее субъектом и, наконец, (5) вопрос о характерном для нее методе. В «Сумме теологии» эта структура будет сохранена и значительно расширена. Торрель вполне справедливо проводит внутреннюю связь между Прологом Комментария к Сентенциям» и первым Вопросом теологической «Суммы» [Тоrrell 2000: p. 138-139]. Поиск теологических основ начинается с вопроса: нужна ли человеку кроме физических наук еще какая-то доктрина, какое-то другое учение (utrum praeter physical disciplinas alia doctrina sit homini necessaria; Super Sent. q.1, а.1)? Любопытно, что в начале «Суммы теологии» вместо «физических наук», Фома говорить о «философских науках». То, что и в Комментарии говорится именно о философии, ясно из дальнейшего контекста. Приводится определение философии по Дионисию: «философия является познанием того, что существует» (cognitio existentium). Кажется, что, философия, коль скоро она исследует все сущее на основаниях естественного интеллекта и рациональной аргументации, является той самой наукой, которая может содействовать совершенствованию человека, а следовательно, быть вполне достаточным для нас знанием (ad perfectionem hominis sufficit illa cognitio quae ex naturali intellectu potest haberi). Что поднимает (підважує) подобное утверждение? Авторитетное высказывание Апостола: без веры нельзя угодить Богу (Евр. 11, 6). А Богу необходимо угождать. Это акцентирование на summe necessarium и создает исходный пункт теологических рефлексий: авторитет Писания расширяет горизонт рационального дискурса. Ведь согласно Писанию Бог требует от нас чего-то недоступного для естественного интеллекта, для философских наук. Сам факт веры указывает на эту надфилософскую сферу. Философия опирается на рациональные основания, взятые из природного мира, от творений (philosophia non procedat nisi per rationes sumptas ex creaturis). Учитывая несоизмеримость Творца и творения, такое философское знание может дать нам лишь несовершенное и недостаточное познание Бога. «Следовательно, должна существовать какая-то другая наука, опирающаяся на Откровение и дополняющая несовершенные философские [науки]» (ergo oportet aliquam aliam doctrinam esse altiorem, quae per revelationem procedit, et philosophiae defectum suppleat; Super Sent. q.1, а.1 s.с. 2). Таким образом, Аквинат размыкает диапазон природного знания в направлении совершенного познания Бога. Теперь можно привлечь главный мотив артикула – человеческое счастье, главную цель человеческого бытия. Эта цель истолковывается в радикальном теоретическом ключе - она состоит в созерцании Бога, omnes qui recte senserunt posuerunt finem humanae vitae Dei contemplationem (Super Sent. q. 1 а. 1 со). Существует две разновидности такого созерцания: опосредованное и прямое: (а) созерцание Бога через творение (per creaturas) и (b ) созерцание Бога в Его сущности (immediate per suam essentiam). Первый вид созерцания можно назвать философским. Он венчает естественное познание, которое можно назвать познанием in statu viae, «на пути». Вторая разновидность созерцания вдохновляется божественным светом (immediate ex divino lumine inspiratam), светом Откровения - «и таким [созерцанием] является теологическая наука» (haec est doctrina theologiae; Super Sent. q. 1 а. 1). Только такое созерцание является совершенным; оно станет возможным лишь в небесной отчизне, а здесь, в условиях земной жизни, оно с необходимостью предполагает веру (et haec perfecta est, quae erit in patria et est homini possibilis secundum fidei suppositionem). Из сказанного вытекает два следствия: что теология является главной наукой и что она упорядочивает и направляет к окончательной цели все прочие науки. Теология упорядочивает другие науки и управляет ими; ее полномочия - ordinare и imperare. Приведенные аргументы являются красноречивым свидетельством взаимодействия auctoritas и ratio. Необходимость более совершенного познания, которое предполагает (передбачає) Откровение (с перспективы Бога) и веру (со стороны человека), обусловлена теологически-экзистенциальными мотивами, placere autem Deo est summe necessarium. Обосновать эту необходимость естественно-имманентным образом невозможно. Теология рассматривается здесь как определенный medium между Откровением и верой: теология как наука, как произведение нашей рациональности, основывается на этих двух основополагающих (засадничих) предпосылках. Еще один важный нюанс – терминологический. Описывая надфилософскую или надфизическую науку, Фома употребляет термины doctrina theologiae и просто theologia. Два типа познания описываются как два состояния интеллекта: in statu viae и in patria. Наконец, следует отметить сочетание терминологии Аристотеля (понятие науки, основополагающие характеристики естественного познания) и терминологии Авґустина (теологические понятия мы получаем «от вдохновленностии божественным светом»: ex inspiratione divini luminis; Аристотелевский идеал высшего блага сочетается с Авґустиновской концепцией причастности – человек сотворен «для непосредственного соучастия в Славе Божией»: ad ipsius divinae gloriae participationem; Super Sent. q. 1, а. 1 ad 1, ad 3). Теология является единой наукой (una scientia), ибо это единство ей обеспечивает ее источник - божественное знание (intellectus Dei; Super Sent.. q. 1, а. 2). Указанный аргумент, который получит свое развитие в «Сумме теологии», важен для понимания Аквинатом природы теологии. Теология не является творением человека, не является продуктом человеческой рациональности. Речь идет скорее о познании Бога и блаженных – познании, которое, открываясь людям и в этой жизни, in statu viae, предполагает веру как способность и основополагающее условие принятия этого Откровения. А то, что теологию разрабатывают люди (конкретно - теологи), не отрицает ее божественного происхождения и божественной природы. Рациональная разработка теологии – это ответ естественного интеллекта на божественный свет, что нас вдохновляет, на него опирается и точность «нашей» теологии (divinum lumen, ex cujus certitudine procedit haec scientia; Super Sent. q.1, а.2 ad 1). «Первыми принципами теологического учения являются положения веры, которые являются самоочевидными для верных благодаря влитому в них свету веры» (ista doctrina habet pro principiis primis articulos fidei, qui per lumen fidei infusum per se noti sunt habenti fidem; Super Sent. q.1, а.З gс. 2 ad 2). Человеческая теология – лишь подобие, отпечаток теологии Бога и блаженных (но это уже формулировки quaestio 1 «Суммы теологии»). Обсуждая статус теологии, Фома также вводит сюжет, развернутый позже в «Сумме против язычников»: первые принципы теологии, будучи очевидны сами по себе (аристотелевский мотив), не самоочевидны для тех, кто не имеет веры (nec est mirum, si infidelibus nota non sunt, qui lumen fidei non habent). Итак, теология не может доказать свои первые принципы, а может только защищать их от тех, кто эти принципы отрицает (ad defendendum a contradicentibus; Super Sent. q.1, а.З qс. 2 ad 2). Здесь также можно усмотреть аристотелевский мотив, а именно – рассуждение Аристотеля о возможности выведения принципа непротиворечивости (в латинской традиции – principium contradictionis). Стагирит говорит, что этот принцип (он называет его онтологической аксиомой) можно доказать не прямо, а лишь в форме reduction ad absurdum. Субъектом (или предметом) теологии выступает Бог. Доказывая этот тезис, Фома ориентируется на Аристотелевский идеал науки (каждая наука отличается от каждой другой науки per rationem subjecti). Аквинат приводит здесь формулу, которая получит дальнейшее развитие в «Сумме теологии»: Бог является собстенным субъектом теологии, ибо все, изучаемое в этой науке, непосредственно касается Бога и всего, связанного с Богом (omnia enim quae in hac scientia considerntur, sunt aut Deus, aut ea quae ex Deo et ad Deum sunt; Super Sent. q.1, а.4). Наконец, вопрос о методе теологии также решается в контексте идеала рациональности Аристотеля и Боэция. Цитируя тезис Апостола Петра (1 Петр. 3, 15) о том, что каждый верующий должен дать ответ каждому, «кто у вас спросит отчета о надежде, что в вас», - Аквинат говорит: это невозможно без аргументов, без рационального дискурса (hoc autem sine argumentis fieri non valet). Однако применение Аристотелевой концепции рациональности дает неожиданные, совсем не аристотелевские результаты: поскольку первые принципы теологии открываются нам Богом и воспринимаются на веру, то со стороны реципиентов Откровения восприятие первопринципов имеет молитвенный характер (orativus ex parte recipientis). А поскольку истина Откровения подтверждается чудесами, то метод теологии должен быть также нарративним (oportet etiam quod modus istius scientiae sit narrativus signorum, quae ad confirmationem fidei faciunt). В связи с тем, что принципы этой науки несоизмеримы с человеческой рациональностью in statu viae, наше познание как бы ведется за чувственными образами (per sensibilium similitudines manuducatur). Поэтому метод теологии должен быть также метафорическим, символическим и параболическим (unde oportet modum istius scientiae esse metaphoricum, sive symbolicum, vel parabolicum; Super Sent. q. 1, а. 5). Когда наше удивление растет, Аквинат решительно меняет линию аргументации и вспоминает о сказанном в Contra: о необходимости рациональных аргументов в опровержении ложных учений. Здесь метод должен быть аргументативным (argumentativum), причем аргументация должна включать и подтверждение авторитетов, и резоны природного ума. А поскольку теология также проповедует определенную мораль (ad instructionem morum), то ее метод должен быть прецептивным (praeceptivus, то есть таким, который опирается на заповеди). После этого Аквинат говорит о четырех способах интерпретации Священного Писания (исторический, нравственный, аллегорический и анагогический) и в деле опровержения ложных ученик предпочитает буквальный смысл Писания (ad destructionem autem errorum non proceditur nisi per sensum litteralem). Такое методологическое многообразие вытекает из особого субъекта (предмета) теологии. Однако очевидно, что такое специфическое сочетание, с одной стороны, нарративного, молитвенного и метафорично-символического аспектов, и с другой - аргументативного и рационально-логического, обусловлено намерением свести к конкретному единству библейскую (Священное Писание) и философскую (Аристотель) перспективы в разработке новой науки. Аристотель не считает индивидуально-конкретное предметом науки (индивидуально-конкретное является предметом чувственного восприятия). Вспомним его пример в «Поэтике», когда он сравнивает поэзию и историю. Поэзия оказывается у Аристотеля более философичною (philosophoteron), чем история, потому что последняя «исследует единичное» (he d'istoria ta kath'hekaston legei; Poet. 1451 b5). Наука всегда занимается только чем-то универсальным, таким, что постигается только интеллектом. Аквинат решается перетолковать и дополнить эпистемологию Аристотеля. Чувственные образы, рассказы о конкретных событиях (нарративность и символичность) включаются в концепцию теологической науки по той причине, что первые принципы теологии даются нам в Откровении. А Откровение опирается на конкретные поступки и чувственные образы. В этих конкретных поступках и образах нам открывается нечто универсально-значимое, такое, что можно исследовать и доказать исходя из рациональных принципов, с использованием рациональной аргументации. Таким образом притча или конкретное событие, описанное в Библии, указывает на универсально-значимые принципы морали и права. Здесь мы видим творческое переосмысление Аристотеля. Эту Аквинатову смелость и свободу в применении эпистемологии Стагирита отмечает и Торрель: «если Фома, очевидно, имеет в виду Аристотелевскую концепцию науки, он все же нигде не переносит ее систематическим образом на теологию; он коротко напоминает о том, в чем есть необходимость в конкретном контексте, и не боится прибегать к адаптациям, которые иногда существенно отдаляют его от исходного пункта» [Тоrrell 2000: p. 140] Ответ на вызовы новой рациональности оказался продуктивным. Позволю себе напомнить, что полемика вокруг концепции эпистемологии нашла интересное продолжение уже в современную эпоху. Сначала гуманисты предоставляют истории и поэзии (искусству вообще) статус строгой науки. XV век открывает гуманитарные науки, studia humanitatis. Открывает и решительно подчеркивает их превосходство над естественными науками. Гуманистические концепции решительно критикует Декарт, противопоставляя гуманистической historia свой идеал науки (scientia). Два последних века лишь углубляют эти дискуссии (вспомним хотя бы Дильтея или Гадамера). Я не хочу сказать, что Аквинат был первым, кто предоставил нарративности и историчности статус науки и предопределил современные дискуссии вокруг Gesteswissenschaften. Конечно, такое утверждение было бы преувеличением. Однако отдать должное смелости и интеллектуальной глубине Ангельского доктора мы просто обязаны. Он был одним из первых, кто начал эту интеллектуальную историю. А историческим контекстом этого начала было желание поставить теологию на фундамент науки (науки, которая ориентировалась на аристотелевский идеал). А. Баумейстер "Тома Аквінський: вступ до мислення" - Фома Аквинский: Введение в мысль Ангелического Доктора (перевод с украинского) с. 77-84 https://comiter-478.livejournal.com/20344.html

Я прошу...нет, просто требую...пояснений! Шучу, конечно... Оооо!! Это супер!

Но посмотрев дискуссию на ФБ поняла следующее - если какой-то незнакомый человек вдруг почувствовал "порыв" и пошел в Церковь с голым пупком - меня это не напряжет. А вот если родная дочь так соберется - то сильно озадачит. Или если постоянные прихожане (то есть не вдруг порыв, а постоянно человек ходит) - вдруг начнут глобально выходить из рамок приличия - тоже приведет в недоумение.

Я прошу...нет, просто требую...пояснений! Шучу, конечно...