80 лет Василию Аксёнову

[Amtaro]

Исполняется 80 лет со дня рождения одного из крупнейших русских писателей 20 века Василия Павловича Аксёнова.

 

80-летие писателя Василия Аксёнова на его родине в Казани отмечают проведением многожанрового "Аксёнов-феста". Инициатива проведения такого фестиваля возникла пять лет назад, еще при жизни автора романов "Остров Крым", "Ожог", "Москва Ква-Ква". Далее об этом фестивале можно прочитать на сайте "Радио Свобода" - https://www.svobodanews.ru/content/article/24682594.htm

 

Я позволю себе здесь перепечатать мой некролог Василию Павловичу, который я вывесил на старом форуме 3 года назад, в день его смерти.

 

 

 

 

 

 

 

Андрей Сосновский.

Памяти Василия Аксёнова.

 

Умер Василий Аксёнов.

От нас ушёл великий писатель, писатель дарования Лескова и Булгакова. Для меня он значит больше, чем эти великие таланты ушедшей эпохи. Вероятно потому, что с Аксёновым ( с Васей, как называли его миллионы его читателей) откололся большой кусок жизни моего поколения, которое в значительной степени было воспитано на его книгах. Умер не просто писатель. Умер человек, который смог так ярко, так необыкновенно объёмно высветить жизнь в России шестидесятых, семидесятых, потом восьмидесятых годах прошлого века, и наконец безумную жизнь моей родины на рубеже миллениума. Мне временами казалось, что он не писал, а вынимал из жизни подсвеченные его гением пласты, помещал внутрь себя и, копируя, отдавал нам. Видимо, для того, чтобы мы смогли кое-что лучше понять и увидеть.

«Коба, твои носки воняют! – А Коба надувался и вонял» - это про Сталина в ссылке.

«Ребята, вы ещё не бибисились? Срочно включайте и Би-Би-Ситесь!» - это некий директор театра Лёлик, не успевший разгримироваться после исполнения женской роли, то есть Олег Табаков.

А это – «Я никого никогда не предавал! – сказал пьяный худрук Вадим Серебренников в туалете главному герою «Ожога» «Я знаю, Вадюха», ответил Пантелей. – Это уже про Олега Ефремова.

А это удивительное расслоение главного, автобиографического героя на 4 человек в «Ожоге»? А продирающее до костей описание лагеря, где крутым маршрутом проходила его героиня-мать Евгения Гинзбург со своим мужем- немецким католиком, помогшим ей обрести Христа и Церковь?

А мечущийся на стареньком фольсквагене среди захватываюших остров Крым советских спецназовцев отец Леонид? А «Каховка», оказавшаяся песней Белой Армии, спёртой, как и многое другое большевиками? А сам Вася, постаревший автор, проникающий в Сибирь начала этого века чтобы проследить за созданными им героями в «Кесаревом свечении»?

 

Это был не до конца понятый метафизик, своим гением почувствовавший распадающуюся цивилизацию, осознавший мистику нашего существования и разломивший набивший оскомину реализм, наполнив его многомерным содержанием.

Я впервые прочёл Аксёнова подростком в 1975 году, открыв августовский номер «Нового мира». Это были «Круглые сутки нон-стоп» - путевые заметки о США, из которых Василий Павлович сделал окно в настоящий Новый Свет. Он удивлялся наивности американской интеллегенции, видевший признаки начинающего тоталитаризма в восхитетельных и удивительных для нас, советских людей, мелочах – рекламе, журналах, вкусах. Нас так радовало то кажущееся разнообразие после бесцветности совка. И сам не понимая, он так много рассказал нам о предпосылках «Смелого нового мира».

«Поиски жанра», жанр которых был обозначен как «поиски жанра». Это были не только поиски жанра, это были, вероятно, поиски себя, страны, чего-то неминуемо нового, грядущего среди безмятежных дорожных приключений Павла Апполинариевича Дурова по российской провинции. «Автостоп нашей милой мамани», в результате которого на месте колёс в машине оказались чурбаны с, кажется, лопухами. А необыкновенный вывод автора (или героя?) о том, что сорокалетние женщины , оказывается, старше 35-летних, несмотря на то, что ему всегда казалось наоборот. (Только сейчас, сравнявшись возрастом с тогдашним Аксёновым, я, кажется, начал понимать мудрость его парадокса).

В 1981-м году, очень скоро после того, как читавшего лекции в США Аксёнова, лишили советского гражданства и обрекли на эмиграцию, я наткнулся в библиотеке пионерлагеря, где отрабатывал лето пионервожатым, на его сборник. Ещё не успели изъять. Или не успели получить команду. Это были «Коллеги», «Звёздный билет» и рассказы. Я прочитал его, как обычно, залпом и перед отъездом попытался украсть книжку. Не вышло, ибо библиотека была строга и не отдала бы моего паспорта. Тогда я вернулся к себе в комнату и аккуратно выдрал портрет своего любимейшего писателя. Он висел на стене в моей комнате долгие годы.

Потом было знакомство с «Ожогом» и «Островом Крым». Отец дал мне почитать эти то ли самиздатовские, то ли тамиздатовские вещи уже в середине восьмидесятых, как водится, на пару-тройку ночей. Один роман – частично автобиографическая эпопея, другой - антиутопия. Если бы Аксёнов не написал больше ничего, он всё равно вошёл бы в историю мировой литературы как великий писатель, вслед за Солженицыным вбивший гвоздь в гроб коммунизма. Только аксёновские гвозди были иные, то ли более длинные, то ли просто иначе заточенные.

Но главное всё же не политика, которую по-своему любил покойный гений. Главное – это сверхострое ощущение жизни Москвы, Сибири, России, Нью-Йорка и вселенной, которое сумел погрузить в нас Василий Павлович. И среди этого ощущения – постоянная мягкая, но неотвязная любовь к каждому человеку.

 

Царствие тебе Небесное, дорогой Василий Павлович!

Мы ещё увидемся.

 

6 июля 2009 г.

Летбридж, Канада.